Война Авроры

Побледневшая Аврора сидит с закрытыми глазами на корточках у стены напротив, запрокинув голову назад. Дышит тяжело и рвано, на лбу пот, руки прижаты к животу. Платон всерьез боится, что она потеряет сознание. Аврора вскакивает, заслышав скрип, и таращит на него несчастные глаза, как раненый щенок, заслоняет ладонями живот. Потом она переводит дыхание, поняв, что больше никто не собирается ее бить, и взгляд становится спокойней. Нетвердой походкой она идет к раковине, поворачивает кран и сплевывает кровь. Вода окрашивается в красный, случайно упавшие через плечо волосы намокают, и она брезгливо откидывает их в сторону.

Платон прикрывает за собой дверь и делает шаг к ней.

– По лицу били? – хотя он точно знает, что да.

– Щеку прикусила, – не поднимая головы, лжет Аврора. Водит языком по деснам, проверяя все ли зубы целы. Губа врезалась в клык и кровоточит изнутри. Это хорошо, значит не придется придумывать объяснения для разбитого рта, синяк она замаскирует чем-нибудь, одолжит у кого-то пудру и возможно случившееся останется без внимания.

– Покажи, – Платон берет ее за подбородок и поворачивает к себе.

– Да все нормально, – Аврора все еще тяжело дышит после пробежки, а во рту по-прежнему привкус крови, и она никак не может избавиться от ощущения, что ее вот-вот поймают. Она дергается, пытаясь высвободиться, но Платон не обращает внимания на слова и внимательно смотрит на лицо, ища какие-то следы ударов, а потом кладет большой палец на ее губу и отводит вниз. На внутренней стороне большая кровоточащая царапина. Аврора морщится и выворачивается, на этот раз Платон отпускает ее. Руку он сжимает в кулак.

– Нужно приложить холодное, тогда следа на подбородке почти не останется, – он сует ладони под воду и смывает только ему известную грязь. Аврора видит этот жест, чувствует что грязь это она и усмехается:

– Конечно, главное чтоб не осталось никаких следов, – скорее болезненно морщится, чем ухмыляется, и отворачивается, стягивая с волос заколку. Ей очень хочется плакать, а плакать нельзя, поэтому она просто избегает смотреть ему в глаза.

– Думаешь, это потому что они северные? – он зло стряхивает воду с пальцев и глядит ей в затылок. – Ты же не можешь быть настолько глупой, отличница? – он хватает мокрой пятерней ее за плечо и разворачивает к себе. – Если кто-то узнает об этом, ты станешь девочкой для битья, мы же оба понимаем такую простую истину? – он действительно зол и с силой сжимает тонкое плечо так, что Аврора инстинктивно слегка опускает его, чтобы ослабить хватку.

– Я комендант, они не смогут мне ничего сделать, – она выбрасывает последний аргумент, который звучит крайне нелепо в мужском туалете, в одиннадцатом часу ночи. Особенно, когда у нее разбита губа и бешено колотится сердце после бега по коридорам.

– Уже сделали, – Платон снова стискивает ее подбородок, напоминая об ударе. Аврора часто дышит сквозь приоткрытые губы, но терпит боль. – Скажи своим, – через силу выдавливает из себя Платон, потому что, видит Бог, ему совсем не место рядом с ней. – Скажи своим, пусть не отходят от тебя ни на шаг, иначе случится беда. А сейчас пошли, – он отпускает ее и следует к двери.

– Иди, – опуская голову, чтобы спрятать слезы, отвечает Аврора. – Мне нужно сдать ключи.

– Да как тебя вообще угораздило попасть в коменданты, идиотка, – он толком не слышит ее слов от ярости и из-за прилившей к голове крови. – Они же все еще носятся по корпусу в поисках тебя.

– И представь, что будет, если они увидят тебя рядом со мной, – она гордо вскидывает голову.

– О, теперь ты и меня спасаешь, – язвительно шипит Платон. – Давай-ка я кое-что объясню тебе, южная девочка, – неожиданно срывается с губ, но он еще слишком зол, чтобы придавать этому значение. – Я могу сам постоять за себя и разобраться с проблемой, и если ты привыкла, что твои дружки прячутся за женские юбки…

– Твои дружки тоже не блещут благородством, – она с вызовом наступает на него. – Можно подумать ты бы бросился меня спасать, если бы видел.

Он в одну секунду теряет весь свой запал. Чувствует себя пустым и уставшим.

– Будь ты одной из северных – да, – на выдохе признается он.

Платон выходит за дверь, оглушенный, почти контуженный внезапным открытием. Он идет чуть впереди, Аврора крадется сзади, и ему приходится прислушиваться к ее шагам, чтобы быть уверенным, что она все еще здесь. У Платона почему-то жутко болят глаза, он щурится и трет веки, а сам пытается придумать, как вылечить ее губу. Он вдруг понимает, что собирается защищать ее, оправдывая эти мысли тем, что трое против одного – нечестно, и особенно трое против одной.