«Рассей, Панфер, мое недоуменье! Сказал Эльфин. — Я думал, что найду Тебя не здесь, скорей всего — в аду. В Йерусалиме помнишь развлеченья? Как подражать спешили вперебой Мы римлянам! Красивые блудницы, Пиры и скачки, игры, колесницы... Нет, в рай ведет, конечно, путь другой. Я погибал... Но старость, слава богу, Наставила на нужную дорогу, И догмат мне понравился Христов. К тому же — как кусаться без зубов? И, сызмальства все притчи обожая, Крестился я, не тратя лишних слов. Но, меры в благочестии не зная, Я укокошил одного жреца И к смерти был приговорен за это. Упрямый, не нарушил я обета И вытерпел все пытки до конца. На угольях горячих извиваясь, Я палачам высовывал язык, Но иногда, невольно забываясь, Бранился как заядлый еретик. За этот грех, хоть я и спохватился, В чистилище я вашем очутился. Там провести пятнадцать тысяч лет Я должен был; но денег власть всесильна Чтоб год скостить, по нескольку монет Берут попы, и платят им обильно. Мне этот торг неволю сократил, Я выкуплен довольно скоро был Сам посуди, какое облегченье Дышать теперь прохладою ночной! Ты претерпел такие же мученья? В каком ты ранге? Чай, уже святой?» «Покамест нет». — «Так значит, покаянье Загладило греховные деянья?» «Нет, набожен я не был никогда, И жил до самой смерти, как обычно. Мне в рай попасть не стоило труда, И без того все обошлось отлично». «Но как же так?» — «Мне Иерусалим Осточертел; ища отдохновенья, Я поселился, скукою томим, Под Вифлеемом, в собственном именье. Дня два иль три там думал провести.. Но повезло: мне удалось найти Прелестную и смуглую брюнетку, И по-уши влюбился я в кокетку. В нужде жила бедняжка; старый муж Был плотником, весьма плохим к тому ж Я на него простер свои щедроты И вдоволь стал давать ему работы. За это он был благодарен мне, Росли его достатки понемногу. А я был рад удобному предлогу В не менее признательной жене Я не нашел, на счастье, недотрогу... Была она невинна и нежна И редкою красой наделена. Во мне давно все чувства притупились; В короткий срок внезапно воротились Их свежесть и первоначальный пыл, Который здесь довольно кстати был: За старого лентяя всю работу Я каждый день проделывал в охоту... Но время шло, и стана полнота Чрезмерная Марию испугала. Смеялся я: от этого нимало Ее не пострадала красота. Еще милей мне сделалась метресса Но вздумал муж тут ревность проявить И пригрозил: «Вот я тебя, повеса!» Сначала я хотел его убить, Но план иной в уме моем родился О полночь я забрался на чердак, Стал там шуметь, и вскорости чудак В несказанной тревоге пробудился. И крикнул я, просунувшись в трубу: «С тобою бог беседует! Брюхата Твоя жена; она не виновата. Благодари, болван, свою судьбу! Не проявляй ни ревности, ни гнева: Она, того не зная, зачала. Благословен плод девственного чрева, Кого б она на свет ни родила: Дочь, сына ли. Будь ласковее с нею, Не то тебя я громом поражу! Люби ее: за вами я слежу, Намеренья особые имею».