Война. Часть 2

"Разошлись не на шутку… Дьяволы, ангелы… А кто я сам? С одной стороны ангел, так явился в этот мир бестелесным, но стал человеком, убив чужую душу… Та сила, которая стремилась к добру, но совершила зло? А может быть совершает зло? Добрыми намерениями устлана дорога в ад. Что если в этой истории, почуяв растущую мощь нашей страны против СССР ополчатся и англичане с американцами… Что это вожди так подозрительно смотрят на меня? Я что всё это произнёс вслух? Нет, вроде"…

– Я вот, что хочу спросить, товарищ Сталин, – с замиранием сердца прохрипел я, – как вы думаете, не будет ли издание этого романа с отрывками евангелия от дьявола возвращением к старой политике борьбы с церковью или по тексту так просто не понять, что его настоящий автор Воланд?

"Ясно, попы поймут, Исус у Булгакова получился не канонический с человеческими недостатками… к старой политике партии возврата нет… фу-ух, вроде бы нигде не налажал, но всё равно, уж лучше про философию Ницше… блин, а вот последнюю фразу я точно сказал вслух".

– Действительно, – соглашается Киров, – хватит спорить о несуществующем романе, у нас немецкие философы по программе. Хочешь, Алексей, начать с Ницше?

"Почему я сказал Ницше, я же его не читал"?

– Ницше – в своей идее о смерти бога и пришедшем ему на смену "сверхчеловека" в своей книге "Воля власти" стал идеологом фашизма…

"И это всё о нём"…

– Слышал звон, но не знает где он, – грустно протянул Киров и стал яростно тушить в пепельнице папиросу, – во-первых, никакую книгу "Воля власти" он не писал, это творчество, в кавычках, его сестры, по трагическому совпадению тоже Ницше, которая надёргала цитат, к месту и не к месту, из произведений брата, благо автор он и в самом деле афористичный…

"Стыдно-то как, – провожу ладонью по вспыхнувшим щекам, – хорошо ещё, что нос у меня при этом не растёт, как у Буратино. Но у меня совершенно нет времени на эту философию, я работаю двадцать четыре часа, семь дней в неделю".

– … во-вторых, – продолжил рубить слова хозяин дома, – Ницше, наверняка, после того как фашисты воспользовались его понятием "сверхчеловек", крутится в своём гробу. Они, судя по словам Гитлера, действительно вообразили себя сверхлюдьми, "высшей расой". Если он в сверхчеловеке видит диктатора и завоевателя, то Ницше – свободного мыслителя и интеллектуала, который созидает, а не разрушает. У фашистов же "сверхчеловек" – раб, зависим и подчинён, он господин только по отношению к "низшим расам".

– Как же так, Сергей Миронович, – в голове мелькают обрывки мыслей, – он же говорил там о "сильной расе", которая повелевает другими…

– В это понятие Ницше вкладывал другой этический смысл, – Сталин поднимается на ноги, – имеется в виду интеллектуальная элита, безотносительно к национальности. Войну и насилие философ понимал метафизически, как духовную войну, а не призыв к боевым действиям.

"Ну где взять на это всё время? Предложить Оле совместное изучение, за счёт?… – не могу сдержать улыбку, – интересно, она поддержит меня в этом? Фу-ух, то в жар, то в холод бросает"…

– Что с тобой, Алексей? Ты весь горишь, – маленькая холодная рука вождя касается моего лба.

Москва, Большой Кремлёвский дворец.

Зал заседаний Верховного Совета.

7 апреля 1939 года, 11:00.

Утреннее заседание съезда, как обычно, началось с гимнастики: с подскакиваний и хлопков в ладоши. Сталин, как обычно, занимает крайнее место справа в длинном ряду президиума у самого выхода и внимательно смотрит в зал, в сторону где расположилась московская делегация. Наши глаза встречаются, он едва заметно кивает.

Вчера вечером Оля послушала мои легкие, в них всё чисто, дала аспирин. Через пару часов полегчало, а через четыре – был как новенький, покидал гирю и принялся за Шопенгауэра.

"Хорошо быть молодым".

Сегодня весь день будем обсуждать доклад Молотова, записалось для выступлений сорок человек, в основном пока – совершенно пустые речи ни о чём: люди хотят произвести впечатление на вождя, а он довольно часто незаметно уходит со сцены, где расположился президиум через боковой выход.

– Слово имеет товарищ Косыгин, – голос Жданова, председательствующего на этом заседании, многократно усилен динамиками.

"Косыгин – один из ярких представителей партийной молодежи, сидящей на этом съезде, те кому сейчас тридцать-сорок лет, через десять-пятнадцать выйдут на ведущие роли в партии и государстве, а ещё через десять – на первые. Это они погубят коммунистическую идею в СССР"… Поднявшийся было со стула Сталин, садится, слушает энергичное выступление наркома текстильной промышленности, Микоян что-то одобрительно говорит на ухо вождю.