ВОЙНА ДОЧЕРЕЙ

Я оглядываюсь на лица солдат. Один смеется, двое боятся, что их накажут. Мне не положено ездить верхом в одиночку, но в свою защиту я могу сказать, что никто больше не хочет брать меня с собой кататься верхом. Конечно, я знаю охранников: Гурама, Санту и мечника калар-байата, Феру, который первым сказал бы отцу, что я создана для боя. В следующем году они все отправятся на Войну молотильщиков, и только Феру вернется, слепой и искалеченный. Он научится резать по дереву и выточит для меня мой первый деревянный меч.

Он по-прежнему живет в поместье.

Отец заботится о его нуждах.

Герцог не такой уж плохой, как бы я о нем ни говорила, и я хотела бы сказать, что никто не такой уж плохой.

Но некоторые такие.

Очень немногие такие.

Я еду верхом на Идале. Я громко смеюсь и улыбаюсь так широко, что, кажется, у меня вот-вот треснет лицо. Я просто хочу разок прокатиться по загону, и пока все так, как было в жизни. Я ускользаю, скачу верхом, и свежий ветерок треплет мои волосы, а Нуну говорит, что ее накажут за меня, хотя мы обе знаем, что это неправда.

Но в этом сне Идала подпрыгивает, и ее копыта отрываются от земли.

Я хватаюсь за ее шкуру, сначала в ужасе, но потом понимаю, какой это дар — находиться так высоко. Мы летим.

Я вижу наш дом с его башенками и узкими окнами; я вижу нашу реку, Абрез, и оливковую рощу с ее серебристо-зелеными листьями, которые всегда кажутся пыльными. Я вижу стога сена на стрельбище для стрельбы из лука и старые конюшни, которые теперь используются для содержания охотничьих собак отца. Я вижу другой холм, который называется Старик, поросший столетними лозами хумии, и небольшие заболоченные участки у реки, где я обычно ловила лягушек.

Как пели лягушки в том поместье.

Я смотрю вверх и вижу просвет между облаками, чувствую прохладу воздуха, и все так, как и должно быть. Я понимаю, что могу остаться здесь, если захочу, и вечно лететь.

Но потом я думаю о Нуну, о Гуаме, Санту и Феру. Я думаю об Амиэле и о том, как ему было бы грустно узнать, что я не вернулась. В этом сне ему всего четыре или около того, он любит меня и сочиняет для меня маленькие истории. Я разворачиваю гриву Идалы и направляю нас обратно к земле.

Потом мы резко приземлились, так резко, что я стиснула зубы и обделалась, потому что, конечно, я просто лежала на своей походной кровати и у меня понос. Но я знала, что, если бы мне было суждено умереть от этой болезни, то это случилось бы именно тогда. Я подумала о песочных часах, лежащих на боку.

Последняя песчинка осталась навеки.

Я думала, что поняла, и, по правде говоря, я начала понимать.

Этот сон и этот выбор были подарком Невесты.

Но я была вся в дерьме, а бедная Иносента поливала мне голову прохладной водой.

— Прости, — сказала я, кивая на грязь.

Но Иносента только поцеловала меня в пылающий лоб и улыбнулась.

— Ты чуть не ушла от нас, — сказала она.

— Да.

— Я рада, что ты осталась. Но это только потому, что я эгоистка.

 

27

 

Конечно, пока я флиртовала с Безмятежной, а она со мной, Амиэль тоже направлялся на север.

Вот что он рассказывает о своем путешествии.

Фульвир работает над зельем, позволяющим оставаться невидимым. Он может становиться невидимым, как и любой сильный маг, и это возможно при помощи таких предметов, как кольцо или обруч, но они редки и высоко ценятся. Зелье с временным эффектом, очевидно, принесло бы большую пользу армии; он усовершенствовал мазь, которая нейтрализует наш запах, и сделал что-то вроде тростинки, которая, если ее пососать, поглощает звук; и то, и другое потенциально полезно для небольших действий против кусачих, которые больше полагаются на эти два чувства. Но хотя их зрение не такое острое, как у нас, в темноте они видят лучше, чем мы, и рота солдат, даже без шума и без запаха, не ускользнет от внимания часового.