ВОЙНА ДОЧЕРЕЙ

То, что меня не растерзала медведица, о детенышей которой я практически споткнулся, когда охотился за светлячками, вероятно, объясняется бо́льшим взаимопониманием между млекопитающими после нашествия гоблинов. Она фыркнула на меня и повела своих двух детенышей дальше, как бы говоря: «Да, он грубый и глупый, но, по крайней мере, он не один из этих».

Шли дни, и Фульвир сообщил нам, что гоблины покинули Голтей и что армии людей приближаются. Они прибыли в канун золеня, и второго золеня мы уже встретились с принцем Видмарша, наследником короны Холта, и продали ему людей-быков.

В эти первые дни в Голтее настроение Фульвира значительно улучшилось, поскольку он услышал об успехе других своих смешанников, боевых корвидов.

Я видел, как он наполнил рог крепкой медовухой — больше, чем он обычно позволял себе. Я не собирался пялиться на это, но мой пристальный взгляд его не оскорбил.

— Что, ты никогда раньше не видел, как люди празднуют?

— Что вы празднуете, мастер Фульвир?

— Музыку.

— Простите, я не понимаю.

— Кажется, гоблины очень очарованы пением моих птиц.

 

28

 

Город Голтей был брошен.

Мы прибыли туда через семь дней после нашего вечера с королем и королевой, тридцать шестого высокотрава, в канун зольня. Мы разбили лагерь за стенами, которые в основном все еще были целы, за исключением двух мест, где туннели гоблинов их обрушили, и где были быстро возведены земляные валы и навалены обломки, чтобы заделать проломы. Стены, сложенные из темного камня внизу и более светлого наверху, были необычайно красивы. Из-за зубцов выглядывали каменные фигуры, которых в пылу битвы было бы трудно отличить от настоящих солдат. Желоба для разливания кипящего масла были вырезаны в форме оленьих голов, а рельефы, изображающие животных, охоту или обнаженных людей, купающихся в ручьях, украшали камень в самых неожиданных местах. Казалось, что Голтей был настолько богат, что старался сделать красивой даже войну.

Но войну красивой сделать нельзя.

Бои на земляных укреплениях, где были пробиты стены, были ожесточенными. Убитых было так много, что гоблины не собрали их всех в пищу, как они обычно делали. То тут, то там виднелось бедро, разделанное до кости, но, в основном, солдаты и горожане лежали там, где упали, наполовину погребенные обрушившейся каменной кладкой, убитые отравленными болтами, заколотые, загрызенные или зарезанные. Люди были мертвы уже несколько недель, и их тела начали разлагаться. Было много мух. От запаха у меня подкашивались колени, тем более что я все еще была слаба после лихорадки, которая чуть не убила меня в Карраске. Гоблины тоже лежали среди наших убитых, избитые до полусмерти цепами и дубинками, изрубленные на куски топорами и мечами, сожженные огненными горшками защитников. Поскольку они не гниют и на них не садятся мухи, казалось, что они упали вчера — как будто две битвы произошли в разное время.

Я никогда не видела столько погибших, за исключением, пожалуй, морского сражения и наводнения в Эспалле, да и те были в воде, среди обломков. Мертвые за пределами Голтея лежали под открытым небом в бесчисленном количестве. Трудно подобрать слова, чтобы описать, каким ничтожеством я себя почувствовала, увидев это. Как один человек может что-то изменить в такой беде? Я посмотрела на одну даму, лежащую у моих ног, с ее копьем и добротными, но очень старыми чешуйчатыми доспехами; некоторые бронзовые чешуйки были заменены оленьей костью, рогом и даже одним куском родникового дерева. Во всем мире не было и не будет других точно таких доспехов; и все же доспехи можно было спасти, в то время как даму, которая их носила и была не менее уникальной, — нет.

Она умерла слишком давно, чтобы я могла определить ее возраст, но волосы у нее были каштановые, хотя и перепачканные кровью, а на поврежденной коже руки виднелась татуировка в виде дубовых листьев. Серебряное обручальное кольцо на ее левой руке говорило о том, что какой-то возлюбленный ждет ее дома или он тоже воюет. Долго же он будет ждать.

Кто она такая?