Я опустился на пол. Или у меня отказали ноги. То ли одно, то ли другое. Голова закружилась, я потянулся к крови и вытащил берцовую кость. Один конец был более зазубренным, чем другой. Отлично. Я мог бы заточить ее еще больше на краях цепей, где были закаленные шпоры.
Это оружие мало что даст, когда дело дойдет до Восставших или даже до Избет. Ложный бог был богом по всем понятиям и целям, но оно могло нанести некоторый ущерб. Кровавый урон.
Я отшвырнул останки, зная, что какая-нибудь Прислужница, которая в конце концов появится и уберет его, пока он не ожил, не станет слишком пристально разглядывать Жаждущего.
Прислонившись спиной к стене, я передохнул. Всего несколько минут. Мне нужно было бодрствовать, хотя больше всего на свете мне хотелось спать. Чтобы увидеть во сне Поппи.
Но это был не сон. По крайней мере, не обычный. Я должен был догадаться, что это что-то другое. Поппи выглядела слишком реальной.
Увидел, как они изменились.
К тому времени мы начали ускользать друг от друга, и я упустил возможность сказать ей…
Что бы я ей сказал? Где меня могут держать? Это было где-то…
По телу пробежала судорога, болезненно сжав мышцы.
Мне нужно было питаться.
Колючая боль голода грызла меня, и, когда единственным звуком стало журчание воды, мои глаза закрылись. Должно быть, я задремал. Или потерял сознание. Возможно, и то, и другое, но из небытия меня вывел звук шагов. Мои глаза открылись, и мне потребовалось гораздо больше времени, чем обычно, чтобы привыкнуть к тусклому пространству, пока я запихивал за спину кость Жаждущего. Шаги не были шаркающими, как у Жаждущих, и не были противно громкими, как у той Прислужницы. Ритмичная, ленивая прогулка прекратилась, когда я сосредоточился на пустоте входа. Сначала не было видно ничего, кроме теней, но чем дольше я всматривался, тем больше понимал, что тени слишком густые. Слишком твердые.
По коже пробежали мурашки, когда я начал различать фигуру в темноте. Высокая, но в остальном бесформенная. Тень двинулась вперед в слабом свете свечи… замаскированная тень.
Я уставился на нее, сердце заколотилось. Плащ был черным и длинным, больше похожим на саван, а капюшон был расположен так, что лицо скрывала лишь темнота. Совсем как тот, что я носил в Солисе, когда не хотел, чтобы меня видели. Тот самый, из-за которого меня прозвали Темным.
Передо мной стояла не Прислужница. А фигура в плаще была слишком высокой, чтобы быть Каллумом.
Он не двигался.
Я тоже не знал, так как в моем нутре бурлила кислота.
Фигура в плаще подняла руки к капюшону, опуская его.
Каждая часть моего существа напряглась.
Я видел, как жизнь уходит из глаз мужчин. Я стоял весь в крови, руки и лицо были в ней, когда я смотрел на то, что стало неузнаваемым. Я видел всякое дерьмо, которое преследовало бы многих, но мне никогда не хотелось отвести взгляд. До той ночи, когда Поппи узнала, кто я на самом деле. Ужас и предательство, зарождающиеся в этих прекрасных зеленых глазах, и то, как я увидел, что ее хрупкое доверие разрушилось, сделали меня больным.
И сейчас я чувствовал это. Тошноту. Хотелось отвернуться. Но, как и в ту ночь с Поппи, я заставил себя увидеть то, что было передо мной. Что-то другое, ставшее неузнаваемым.
Мой брат.
То, что я чувствовал, было совсем не похоже на ту ночь с Поппи, когда задыхался от стыда. Я на мгновение ощутил облегчение, увидев, что он жив, но оно быстро угасло. Теперь был только гнев, и он вытеснил всякую возможность отрицания.
— Ублюдок, — прорычал я.
Малик улыбнулся. Это была не та улыбка, которую я знал. Она была ненастоящей.
— Да… — Его руки упали по бокам.
Прошло несколько долгих мгновений. Мы просто смотрели друг на друга. Я не понимал, что, черт возьми, он видел. Мне было все равно.
— Ты хорошо выглядишь для человека, который пробыл
Малик действительно выглядел хорошо. Светло-каштановые волосы длиной до плеч были длиннее, чем я помнил, когда он их носил, но чистыми. Они даже чертовски блестели в свете свечей. В его золотисто-бронзовой коже не было иссушающей бледности. Не было тусклости в его янтарных глазах. Покрой плаща был прекрасным, материал соболиного цвета и четко подходил к ширине его плеч. Подойдя ближе, я разглядел, что он худее, но хоть Малик и был выше меня на несколько дюймов, я всегда был шире.
— Не могу сказать того же о тебе, — ответил он.
— Пожалуй, что нет.
Он снова замолчал. Просто стоял на месте, выражение его лица было нечитаемым. Способность Поппи читать эмоции могла бы пригодиться. Если только он не поставил щиты. Знал ли он об этом, когда мы встретились в Оук-Эмблере? Тогда не было времени узнать, уловила ли она