Война глазами участника Парада Победы. От Крыма до Восточной Пруссии. 1941–1945

– Привет, короткошеее! – Так он съязвил по поводу моей шеи, которая действительно была короче его длинной шеи. Затем спросил: – Как работает твоя громкошипящая дюритовая радиосвязь?

Не получив ответа, продолжал:

– Я напишу особняку, что те радиостанции, которые ты впихивал в самолёты, демаскировали полёты и привели к гибели экипажей. Так что тебе скоро хана. Теперь понятно, почему гибли самолёты и кто пособник фашистов.

На его злые слова я разумного ответа найти не смог, однако не мог выдержать такого вранья и ехидства. Терпение моё лопнуло. Я вынул из кобуры револьвер, но затем его отбросил и, вооружённый ещё в Москве вторым разрядом по самбо, сблизился с противником. Схватка оказалась короткой. Схватив противника за руки, изменяя положение центра тяжести тела противника, я провёл подсечку. Мокшанцев устоял на ногах. Его левая нога в английском армейском ботинке и в русских обмотках оказалась рядом с моей правой. Тогда я удачно провёл приём – грузинский зацеп, и противник оказался на земле. Я, как учил Анатолий Аркадиевич Харлампиев, сразу перешёл на болевой приём локтевого сустава. И тут, вместо похлопывания рукой, как это принято у борцов, раздался такой вопль, что мгновенно сбежались люди.

После короткого разбирательства я был отправлен под арест на трое суток «за превышение силы». Капитан Оганесов отвёл меня в караульное помещение военной комендатуры, расположенной рядом с нашими стоянками.

В качестве гауптвахты для арестованных использовалась глубокая квадратная яма, на дне которой лежала охапка соломы. В этой яме глубиной около трёх метров мне предстояло провести трое суток. Однако была война, а на войне – как на войне. Не успели меня, арестованного, накормить солдатским обедом, как вся команда комендатуры уселась в автомашину и поехала подальше от наступающего противника. Я остался один без охраны в глубокой яме. Моё чрезвычайно сложное положение во многом оказалось похожим на пребывание Жилина и Костылина в такой же яме, но на сто лет раньше. Если в повести Л.Н. Толстого пленников спасает девушка Дина, то меня спас командир.

В яму была спущена лестница, и появился капитан Оганесов. Он приказал без промедления, бегом, залезть во вторую кабину самолёта штурмана полка.

В тесной кабине уже было два человека: механик самолёта и механик по вооружению. Однако я также разместился под турелью пулемёта. Такая поспешность была продиктована тем, что один самолёт «Армады» был обстрелян и сгорел уже на левом берегу реки Кубань, почти рядом со стоянками.

Немцы были рядом. Мы вылетали последними. Наш лётчик, штурман полка, имел четыре боевых ордена (воевал ещё в финскую кампанию) и лицо, всё покрытое шрамами от ожогов. Даже в жаркую погоду он надевал длинный кожаный реглан, застёгнутый на все крючки и пуговицы, а также перчатки и сапоги. Иногда под лётные очки закреплял специальную маску, сшитую из обезьяньих шкурок. Такая экипировка была необходима для полётов на самолётах Р-5, так как бензобак был расположен над кабинами экипажа и был главной причиной гибели самолёта и лётчиков.

Когда мы разместились в кабине, командир одобрительно улыбнулся и махнул вниз рукой, чтобы мы залезли глубже под турель пулемёта. Самолёт прямо из-под деревьев (жарделей) начал свой последний разбег и взлёт.

Летели на малой высоте, маскируясь пышной растительностью плавней и рельефом местности, а также огибая участки с открытой водой. Через полчаса спокойного полёта в слабой дымке показалось море, приближались Кавказские горы. Резкий разворот, крутое снижение, сильный толчок, и самолёт катится по неровной пашне.

Я успеваю заметить немецкие истребители, дорогу, по которой ехала автомашина, и кукурузное поле, на краю которого что-то сильно горело. Как потом выяснилось, в кукурузе догорал вместе с экипажем самолёт капитана Оганесова. Автомашина на просёлочной дороге круто развернулась и загорелась. Наш лётчик показал рукой назад, на землю, и что-то крикнул. Мы поняли – нужно прыгать. Меня подхватила неведомая сила и бросила под стабилизатор.

Механик самолёта, как и я, оказались на мягкой земле. Лётчик самолёта «Мессершмитт-109» закончил атаку, и из верхнего бензобака нашего самолёта вырвалась струя горящего бензина. Командир и Володя Петров замешкались – капитан зачем-то снимал парашют, а Володя неудачно зацепился за турель пулемёта. За доли секунды командир покинул кабину и был уже на земле, когда бензобак разорвало, а огонь охватил весь самолёт. Володя же в этот момент только-только выпрыгивал из кабины.

Капитан спокойно, без суеты, снял с себя всё горящее: шлем, реглан, сапоги и затушил землёй перчатки. На Володе сильно горели брюки, гимнастёрка и волосы. Он катался по земле, но сбить или потушить огонь самостоятельно ему не удавалось. Перед вторым заходом немецких истребителей нам троим с помощью потухшего реглана и земли удалось сбить и погасить огонь на сержанте. Но он успел сделать своё зловещее дело: волосы и ресницы полностью сгорели, голова покрылась красными пятнами и волдырями. Всё молодое, крепкое тело оказалось обожжённым.