Война и мир в его жизни

Впрочем отсутствие каких-либо знаний в области иностранных языков у правителей России в эпоху активной дворцовой деятельности Полинина было скорее благом для переводчиков, так как нет ничего хуже, чем тот или иной уровень понимания иностранной речи свидетелями в процессе работы переводчика. Таким свидетелям всегда кажется, что что-то недостаточно точно передано в переводе, что-то опущено и это вызывает у них желание вмешаться в работу переводчика. Одно из таких вмешательств в работу Полинина привело его к знакомству с блестящим публицистом, известным писателем и поэтом, а главное с просто мудрым человеком – Ильей Григорьевичем Эренбургом.

Знакомство произошло после того, как в приветственной речи Н.С. Хрущев, ссылаясь на Ленина, сказал, что при коммунизме золото не будет нужно, из золота будут строить нужники. В устном переводе слово «нужник» Полинин перевел как «toilettes». Во многих случаях переводчикам при работе с Хрущевым приходилось несколько облагораживать его просторечие. Недаром его выступления в переводе оказывались более благозвучными, и за границей его считали блестящим оратором, учитывая внезапные импровизации и бесконечные отступления от подготовленных референтами текстов. В выступлениях на родном языке советского лидера подводили грубые нарушения элементарных правил грамматики и нецензурные выражения.

После выступления Хрущева к Полинину подошел Эренбург и упрекнул его за неудачный, по его мнению, перевод слова «нужник». Французское слово «toilettes» может обозначать одежду, наряды, умывальник, а во множественном числе – уборную. Эренбург, скорее всего, этого не знал, хотя понимал французскую речь великолепно. Позже он рассказывал Полинину, как еще до Октябрьской революции после окончания гимназии решил ехать в Париж. С 15 лет он примыкал к большевикам и мечтал на родине Парижской Коммуны познать пути к диктатуре пролетариата. В Париже он вскоре оказался без денег и вынужден был начать пролетарский образ жизни без знания французского языка. Именно безденежье, по словам Ильи Григорьевича, вынудила его через пару месяцев заговорить по-французски. «Послушай, Ростислав, – внушал Полинину Эренбург, – оставьте свои методические изыскания и отправляйте студентов без денег в Париж. Через несколько лет они будут знать французский язык, как я, не имевший чести кончать специальные учебные заведения». Эренбург действительно понимал великолепно все тонкости французского языка, что не мешало ему делать элементарные грамматические ошибки. В феврале 1917 года молодой Илья стремительно возвращается в Россию: революция, которую он так ждал и в которую беззаветно верил, свершилась. Но уже в 1918 году он прозрел и в своей книге «Молитва о России» писал:

Судный день

Детям скажете:

«мы жили до и после,
Ее на месте лобном
Еще живой видали».
Скажете: «осенью
Тысяча девятьсот семнадцатого года
Мы ее распяли».

Революционный беспредел, разруха, голод его ужаснули. Он снова за границей, но постепенно успокаивается и приходит к выводу, что рождение нового мира ломает понятия человеческих ценностей. Эти метания сопровождали Эренбурга всю жизнь. Но когда началась Великая Отечественная война, он выступил как ярчайший публицист на стороне социалистических завоеваний Родины. Его статьями в газетах зачитывались и в окопах, и в тылу. И хотя в списках лиц, подлежащих аресту, его имя занимало одно из первых мест, Сталин так и не дал санкцию на его уничтожение. Эренбург с его популярностью в стране и за рубежом нужен был вождю всех народов.

Все это Полинин узнал в Варшаве, во время случайно выпавшего свободного от заседаний вечера, когда Ростислав, спасаясь от откровенных домогательств киевской переводчицы, которая сопровождала председателя Верховного Совета Украины Александра Евдокимовича Корнейчука, вышел из гостиницы и направился вдоль заново отстроенной Маршалковской улицы. Внезапно он наткнулся на Эренбурга, который в раздумье стоял возле ярко освещенного фешенебельного ресторана, разглядывая выставленное на улицу панно с перечислением экзотических блюд этого заведения. Увидев Ростислава. Эренбург обрадовался и предложил ему зайти в ресторан, скоротать вечерок в атмосфере западного комфорта. Полинин замялся, поскольку его суточных не хватило бы и на одно блюдо, однако Илья Григорьевич развеял его опасения. «На цены не смотрите, – сказал он, – я сегодня получил гонорар за изданную здесь книгу, и мне хотелось бы от него избавиться. Все равно с этими злотыми в Москве делать нечего».