Война и мир в отдельно взятой школе (роман-буриме)

— Факт! — восторженно закричал старик. — Факт — это то, во что ты веришь! А тебе верить уже нечем: верилка сломалась. Давно, еще в комсомольской юности. Когда предлагал всем классом написать письмо Рейгану, чтобы убрал ракеты из Германии, и потом сам отнес его на помойку… Один ветер подул — ты в оппозицию записался, другой — в патриоты. Ты, Павлик, ни во что не веришь, кроме ситуации. А она — девушка кокетливая. И за кого тебе теперь быть, ты не знаешь, потому что не веришь ни в людей, ни в Бога, ни в страну… Во-он… — Платон лукаво прищурился. — Вижу, как в черепке твоем циферки забегали, будто тараканы на пожаре. Павлик ты и есть… павлик.

— Замолчи, — прошипел Шергин, — замолчи, гадина. Ты сам такой, я знаю…

— Там, — Платон показал пальцем вверх, — ты решился бы мне так сказать? В лицо?

И, не дожидаясь ответа, старик начал тихонечко смеяться — мелкими плевками смех летел в лицо Шергина.

Платон, задыхаясь, силился еще что-то сказать, но не смог: беззвучно описав дугу, на его голову обрушилось дюралевое весло. Сложившись, как брошенная марионетка, старик скатился в воду, не оставив ни волны, ни кругов.

— Не переношу, когда над тобой издеваются, — гордо сказала Аня. И прежде чем Шергин успел раскрыть рот, продолжила: — Надоело — tod, oder nicht… А так — у нас есть хоть какая-то уверенность.

Они глядели на гладкую пленку воды, на которой не было ничего, кроме отражений и того непонятного предмета цилиндрической формы, плывшего в десятке метров от плота. Из реки показалась маленькая рука, не спеша взяла предмет и увлекла под воду. Тут же река начала мелеть, как ванна, из которой вынули пробку, и пространство накренилось, уходя горизонтом в бездну, и река превратилась в горный поток, узкий и злой, и понесла плот с такой скоростью, что оголенное русло и заросли на берегах слились в одну серую ленту.

* * *

У всех загадочных явлений — снежного человека, лохнесского чудовища, летающих тарелок, левитирующих аскетов и прочего — есть одно общее свойство. Видят их регулярно, однако у очевидцев: а) как назло, нет под рукой никакой фиксирующей аппаратуры; б) аппаратура есть, но в тот самый момент она срабатывает настолько гадко, что выдает какие-то размытые силуэты и пятна. В обоих случаях очевидцы просят поверить им на слово. И так продолжается без малого лет сто.

Цепь досадных недоразумений прервалась на свадебном фотографе Эдуарде Коридорове. В тот день, ясный, не по-осеннему теплый, он снимал бракосочетание потомственного газоэлектросварщика Александра Фердинандовича Гергенрейдера и юной Анжелики, дочери владельца малого предприятия по производству мясных полуфабрикатов «Бабушкин-steak» Николая Федоровича, соответственно, Бабушкина.

Свадьба была многолюдной, уже хорошо подгулявшей, отчего Коридорову стоило трудов собрать всех для общего снимка на фоне целебного источника, слывшего достопримечательностью не только Денисьевского сельсовета, но и всего района. Источник вытекал из большой, увенчанной крышей с кудрявыми наличниками трубы, которая торчала из обрыва на высоте более полутора метров. Эдуард не надеялся, что гости будут ждать «птичку», поэтому выставил на камере высшую скорость съемки — пять кадров в секунду.

Снимая, увидел… Из трубы, будто из пушки, только без звука, вылетели два тела, большое и поменьше, и исчезли в зарослях тальника. (Позднее, отсматривая снятое, Коридоров убедился: феномен запечатлен от начала до конца и в идеальном качестве.) Свадьба, стоявшая к феномену тылом, ничего не видела, она торопилась, начала шумно рассаживаться по машинам, и только в последний момент кто-то под общий хохот крикнул вслед фотографу, рысью устремившемуся к тальниковым зарослям: «Калидор! Давай здесь, все свои».

То, что Эдуард увидел в кустах, поразило его не меньше, чем сам полет: мужчина и девушка спали. Светлая головка девушки лежала на откинутой руке мужчины. Инстинктивно фотограф сделал несколько кадров и шагнул вглубь зарослей…

Но свадьба не хотела ждать, бешено сигналила, выкрикивая его имя… Бабушкин платил щедро, у Коридорова три месяца не было заказов… Сложив дрожащие персты, он перекрестил спящих и зарысил обратно, не обращая внимания на камеру, которая больно била по пузу, а оно у Коридорова было большое, как и все прочее.

Весь остаток дня Эдуард был сосредоточенно молчалив.

* * *