Война и мир в отдельно взятой школе (роман-буриме)

Когда у папы появлялось несколько свободных дней, он усаживал Анечку рядом с собой на диван и, загадочно улыбаясь, спрашивал: «Ну что, поедем куда-нибудь?» Анечка догадывалась, что это «куда-нибудь» находится в Сен-Тропе, Париже, в Дублине или Чефалу, где у Шергиных была вилла, небольшая, но собственная. Впрочем, и многие другие города мира были ей хорошо знакомы; некоторые — настолько, что она могла узнать их с завязанными глазами: по воздуху, звукам и запахам. Но здесь воздух, звуки и запахи были такие, какие она не встречала никогда и нигде, и Анечке вдруг показалось, что она на другой планете, куда более далекой, чем то подземное царство, память о котором была стерта внезапным сном и восстанавливалась медленно, как очень далекое воспоминание. Они шли по пустынному шоссе, сердце ее колотилось при виде горизонта, испещренного странными строениями, а когда перед ней возник белый дорожный знак с чудовищной надписью «Денисьево», ноги обмякли, Анечка вцепилась в рукав отцовского плаща и заплакала:

— Папочка, где мы… папочка, забери меня…

Шергин гладил ее волосы и повторял осипшим голосом:

— Тихо, деточка… тихо… все решим.

Содержимое горизонта ему, в отличие от дочери, было знакомо — хотя бы по студенческой юности — вот ферма, должно быть, заброшенная, вот дом рядом с ней… Однако все остальное оставалось тягостной загадкой. Но пропавшее табло появилось вновь и засветилось одним зеленым словом «вперед», и это немного успокоило его.

На горизонте мерцало несколько огоньков, возник еще один — он приближался…

Свет излучала треснувшая фара скутера «Ямаха», все изработанное, избитое тело которого стонало под тяжестью туши фотографа Коридорова. Дождавшись, пока свадьба разделится на старую и молодую половины — молодая уйдет веселиться дальше, старая останется пить чай, обсуждать виды на урожай и ругать начальство — и снимать станет нечего, Эдуард оседлал скутер и рванул домой. Жил он совсем рядом, в райцентре, то есть в тридцати пяти километрах от Денисьева, поэтому часа через два снимки феномена должны появиться в Сети, и у сельского свадебного фотографа начнется совсем другая жизнь… Но в дороге мысли Коридорова смешались: он понимал, что феномен весь в его власти, никто не может опередить его, и мир не перевернется, если удивится чуть позже… К тому же феномен потребует объяснений… И еще… там, в тальнике, живые люди — так спокойно и глубоко дышат только живые и спящие… Может, они переломались? Может, их нашел кто-то другой? А может…

Коридоров развернулся на полпути, угодив колесом в глубокую лужу, и вот теперь он стоял перед ними. Вид человека незнакомого, но несомненно живого и совсем нестрашного, его первые слова — «вот они, красавцы» — не только успокоили Аню: она обрадовалась, как радуется заблудившийся в лесу, услышав далекий человеческий голос.

Разговор ее отца с Эдуардом — он сразу представился — походил на беседу здорового с душевнобольным. Здоровым, разумеется, был бородатый толстяк. Шергин долго объяснял ему, кто он, перечисляя все свои должности, рассказывал о зданиях, которые строил, а толстяк слушал его с сострадательным вниманием и терпением — так вежливый человек выслушивает тихого идиота. Документов у них не было, телефонов тоже, одежда успела просохнуть, но выгладиться не успела…

— Где мы? — спросил Шергин.

Толстяк с тем же скорбным выражением на лице продиктовал регион, район — местность находилась в двух тысячах километров от МКАД.

Потом он достал из кофра камеру и показал Шергину то, что снял, и долго, взыскующе глядел на него. Шергин замолк и будто оцепенел, сказал только:

— Ничего не помню. Ничего.

— М-да, — вздохнул фотограф, спрятал камеру в кофр, шумно принюхался — вроде того… тверёзые.

Внутри у Шергина загорелось табло: «Ты телефон-то у него попроси, эх…» — и Шергин даже подпрыгнул, спросил телефон, сказал — один звонок, и все прояснится, все уладится.

— Долматов! — Он крикнул так, что и Аня, и толстяк вздрогнули. — Стоп, а где Долматов? Лиза, это вы… — наступила пауза, и Аня увидела: лицо отца превращается в некое подобие японской страшной маски.

— Кто генеральный? Долматов гене… Вы там свихнулись все? Какой совет директоров? Как он мог что-то решить без меня?! Вы там свихнулись все?! Долматова мне! Пулей!

Он что-то еще кричал, но телефон отвечал короткими гудками. Силы оставили Шергина, телефон выскользнул из его ладони и разбился бы — Аня подхватила. Заплетающимися ногами Шергин переместился на обочину, он стоял, схватившись за голову, и повторял монотонно:

— Твари… твари продажные… что же за день такой, господи… такой длинный день.

— Можно мне? — спросила Аня фотографа.

— Попробуй.

Она набрала номер Пети Безносова — единственный, который знала наизусть, — не по большой дружбе, а из-за самих цифр — 999 888 77 66.

— Привет…

— Тебя ищут! Ты где? — промямлила трубка.

— No time to explain, buddy[29]. — Аня старалась говорить небрежно, даже развязно, но голос заметно подрагивал. — Скажи лучше, ты еще не все свое наследство промотал на вечеринках?

— Не все.

— Мне срочно нужны деньги.