Война и мир в отдельно взятой школе (роман-буриме)

Пока Аня вылезала из-за стола, — а это оказалось делом небыстрым, поскольку гости сидели на лавках, — одна из круглых теть отбарабанила монолог (видимо, не раз до того произнесенный), смысл которого заключался в том, что Николай Федорович купил совершенно ненужную вещь по цене «круйзера» и потому он «не при людях будет сказано, кто такой».

Владелец «Бабушкин-steak» выступил с ответным и так же хорошо отрепетированным монологом о том, что рояль — долгосрочная инвестиция в будущее молодой семьи Гергенрейдеров-Бабушкиных и фьючерсы подобного уровня непостижимы для тех, у кого «ливер вместо мозгов».

Неизвестно, чем бы все закончилось, если бы Аня не заиграла…

Сначала был регтайм, исполненный в тишине, взорвавшейся оглушительными хлопками огромных ручищ хозяина. Гости оживились. Потом был ноктюрн Шопена, и аплодировали уже все, потом одна из теть сказала: «А что-нибудь сыграй, чтобы нам попеть».

— Что именно? — поинтересовалась Аня, довольная тем, что «руки помнят».

Но хозяин пресек разговор, заявил, что «в приличном доме должна играть только приличная музыка» — и это еще не все! — достал из кармана брюк банкноту, положил на рояль и провозгласил:

— Талант обязан вознаграждаться!

Аня играла и играла — с наслаждением, до изнеможения. Когда концерт был окончен, она увидела, что среди публики, истекавшей слезами, нет ни папы, ни Коридорова.

Она нашла их во флигеле, куда отправилась спать.

Павел Шергин и Эдуард Коридоров, красные от напряжения, сидели за столиком, на котором стояли камера и бутылка водки, держали друг друга за грудки и урчали, как два кота перед поединком.

— Немедленно отпустите папу!

Аня сказала это так громко и властно, что Коридоров тут же послушался.

— Деньги на вашей карте можете оставить себе, — продолжила она тем же тоном. — Считайте их своим гонораром за молчание.

Обернулась к отцу:

— Оставь его. У нас есть теперь на что доехать.

И показала пухлую разноцветную пачку.

Дома их не было почти неделю — даже час, проведенный в изнанке мира, на лицевой стороне шел за три дня. Еще двое суток они добирались, пересаживаясь с автобусов на электрички и наоборот. Шергин всю дорогу молчал, а если и говорил, то лишь по необходимости. Вместо зеленых команд перед ним время от времени возникало печальное лицо Платона — он тоже молчал, только сказал тихо, уже на подступах к Москве: «Да, Паша, да… Тяжко есть иго на сынех Адамлих» — и исчез.

Ане хотелось о многом спросить отца, но еще сильнее было желание смотреть в окно, за которым протекала жизнь, совсем незнакомая ей…

Глава 14 Дедлайн Булат Ханов [30]

Петя совсем запутался.

Он начал задаваться вопросом, как много переживаний способен вынести человек, прежде чем повредится рассудком. Тем более подросток. Тем более он, Петя Безносов, весь такой неуклюжий и нелепый.

После случая с куклой, висящей на дубе, Оля замкнулась в себе. Она не выходила из дома, не брала трубку, и только со слов Кати Петя знал, что Оля, пускай и несвоевременно, хотя бы ест и спит.

— Кроссовки мне в тот же день велела выкинуть, — сказала Катя. — Те, белые, помнишь?

О том, чтобы копать землю под дубом в поисках ключа, сейчас и речи не шло. Во-первых, в одиночку бы Петя все равно не решился, а во-вторых, сестры сочли бы его предателем. Это как раны ковырять, притом незажившие.

В школе безотрывно крутилась вокруг Леля Абрикосова. Она то просила телефон, чтобы срочно позвонить двоюродной тете (у самой он якобы разрядился, ага), то искала повода уколоть Петю.

— Избегаешь ты меня, Безносов, — произнесла Леля в столовой то ли задумчиво, то ли укоризненно.

— Ничего я не избегаю.

— Пойдем в кино сегодня?

— Я занят.

— Говорю же, избегаешь.

В их диалог вмешался Андрей:

— Кино? Я люблю кино. Пойдем вместе, Леля?

— Я за! Как насчет сегодня?

— Шикарно! Купишь мне билет?

Вместо ответа Абрикосова треснула Андрея ложкой по голове.

В тот же день Леля принялась заигрывать с Федей. Наблюдая за ее ужимками, Петя с нарастающей тревогой гадал, что она выкинет дальше.

А еще пропала Аня. Она перестала появляться в школе и исчезла со всех радаров, выйдя на связь лишь единожды. Обеспокоенный Петя пересказал одноклассникам странный телефонный диалог. Шергина требовала пятьдесят тысяч, и голос ее звучал до жути раздраженно. Даже во время самых ярых споров о политике Аня не была настроена столь категорично.

— Кому ты хоть деньги переслал?

— Некоему Эдуарду Анатольевичу К. Понятия не имею, кто он такой.

Все недоуменно переглянулись.

— Опять она что-то затевает, — предположил Андрей. — Как с «курагой».

— Почему тогда из Москвы уехала? — спросил Вася.

— Что, если не уехала?

— А пятьдесят тысяч ей для чего?

— Мне и самому интересно — для чего? Одно ясно: Шергиной известно побольше нашего.

В пятницу перед самым уроком Глюкоза объявила, что на химии перед учениками выступят уполномоченные из специального комитета Департамента образования. Школьники почуяли неладное. Чтобы Глюкоза позволила кому-нибудь отнять у нее часть урока? По доброй воле, без кровавой битвы? Что это за уполномоченные такие всемогущие?