Война и мир в отдельно взятой школе (роман-буриме)

— Да все нормально, мам, не кипятись. — Лиза сбросила ботинки и повесила чистенькую сухую куртку на вешалку. Достала мобильник — по краю сознания скользнуло, что телефон, в обычное время безостановочно пиликающий на разные голоса, сегодня был нем как могила. Зажегся экран. В левом верхнем углу крутилось скорбное: «Поиск сети». — Вон, сама посмотри, нет от тебя никаких пропущенных — глючит телефон.

— Ты где это шлялась? На часы посмотри! Ночь на дворе! — Если мама заводилась, остановить ее было практически невозможно.

— Сначала у Андрея в больнице была — у него там что-то вегетососудистое, затем к Марье Алексевне на чай заглянула.

При этих ее словах проступившие на шее у матери пунцовые пятна начали стремительно заливать щеки:

— Куда заглянула?!

— Мам, ну ты чего, сказала же — к Марье Алексевне, на чай с лимоном.

— Ах ты дрянь циничная! — Мама размахнулась и с оттяжкой влепила Лизе звонкую пощечину. — Креста на тебе нет! Марья Алексевна умерла год назад!

Глава 23 За миллиард воль до конца света Николай Караев

— Prince Andrew! Wake up! Wake up, Neo![43]

Океанское дно сотряс подземный толчок, время ускорилось, и Андрея вынесло из бездны снов на поверхность яви. Нехотя разлепились глаза. Ночь, больница, тишина. Сопение соседей по палате. За окном привычно густела тьма.

Справа и слева от койки стояли двое. Андрей моргнул. Зеркальная пара стариков, неуловимо знакомые лица. Глядят один на другого. Минуту или две ничего не происходило, и Андрей успел убедить себя, что ему чудится; тут старики синхронно вытянули правые руки и схватили друг друга за бороду. «Это кошмар, — решил Андрей. — Перевернуться на бок. Одеяло на голову, уснуть и…» Пошевелиться было невозможно.

Старики между тем расплылись сизым дымом, тоже с завидной синхронностью, но бород из кулачищ не выпустили. Они образовали словно бы кольцо, которое кружилось: медленно, быстрее, еще быстрее — и на Андрея стала наползать вихрящаяся воронка. Адреналин сжег предохранители. Андрей — сейчас, пожалуй, и правда сверхчеловек — выпрыгнул из койки, нырнул под воронку, помчался к двери. Кольцо рвануло следом. Коридор дрожал, изгибался, будто кишка гигантского гада, трясся, лягался, искрил…

Андрей помотал головой. Выныривая из кошмара, зажмурился и резко открыл глаза. Ночь, тишина. Не больница. Он не в койке из-за вегетососудистой этой, как ее. Он стоит босиком на асфальте. Впереди готическим замком высится «двенашка» имени ирландца, имя которого их учили произносить правильно: не Шоу, а Шо. Само собой вырвалось:

— Шо за нафиг?

— Сомнамбюлизм, мсье Лубоцки, — тихо сказали рядом, коверкая фамилию на французский манер. — Но вы вовремя. Give me a second, I’ll call your dear comrade[44].

Саднили ступни. Кто-то внутри прошептал: «Я одно понимаю: что все мерзко, мерзко и мерзко». Оборачиваться не хотелось.

* * *

В такие вечера, когда отец улаживал дела с мегапроектищем — небось и заночует в своем Москва-Сити, — а мама усвистывала на маникюр, фитнес или массаж, Ане делалось скучно. Напевая какую-то чушь — Caper the caper, sing me the song, death will come soon to hush us along[45], откуда это? — она тащилась на кухню, брала пакет с чипсами, хрустела ими под тиканье напольных часов. Сериал, что ли, посмотреть? Не в телефон же тупить. Анна, ты не овца. И тебе уже семнадцать ле-ет…

— Аф-ф-фца, — протянула она. — Почитай книжку, спаси бобра! (Вспомнилась Лиза в больничке, с таким лицом, что вот-вот разревется. Извини, Бобер, Андрей — мой. Выдыхай, Бобер!)

Пробежим же глазами по корешкам. Шекспир, прости, нет, хватит с меня театрального позора. К тому же, спасибо Чхонии, шекспировские герои все заговорили в голове Ани с грузинским акцентом: «Бит ылы нэ бит?» Жут! А что это за синий и красный переплеты без названий присоседились к Набокову? Что за книжки, почему не знаю?..

Красный оказался фотоальбомом. Внутри рассованы кое-как черно-белые, желтеющие снимки советско-юрского периода. Буераки, лагерь… геологи, что ли? Полуголые улыбчивые парни с лопатами… А, нет, на камнях фигурно и любовно разложены черепки. Археологи. Этот на отца похож. А этот на Батайцевых, на обеих… Оч-чень интересно. Откуда оно у нас?

Открыв синюю книжку, Аня обнаружила и вовсе диковинное диво — альбом с марками. Родителей филателия не интересовала никогда. Что-то забрезжило в памяти. Вечеринка у Безноса, куда ее не звали, а она приперлась, такой же альбом на столе… И марки странные. Доберман, зеленая моль, настольная лампа, красный крест…

Зачирикал домофон. Аня бросила альбом, подскочила, нажала на кнопку:

— Кто?

— Письмо госпоже пишущей машинке, — прокряхтели в ответ.

— Что? Какой машинке? — В трубке заскрежетало, тут же тренькнул дверной звонок. Аню передернуло от испуга. На цыпочках подойдя к двери, она приложилась к глазку. К лестнице семенила старушка в кроссовках, а на коврике белело нечто.