То, что мы добрались до университета с двумя минутами в запасе, было настоящим чудом. Джек знал, куда идти, поэтому бежал впереди, а я пыталась не отставать в своей тесной обуви, не в состоянии скрыть свой сбитый с толку взгляд, когда он сказал, что был здесь на собеседовании на прошлой неделе.
–
– У меня нет шансов пройти в этот университет. О чем тут говорить?
– Рассказать, какие вопросы тебе задавали!
Джек бросил на меня недоуменный взгляд.
– Это просто, – сказал он. – Хвастайся своими оценками, а потом просто скажи, чем хочешь заниматься. В чем твоя страсть. Вот и все.
Я открыла рот. А потом закрыла.
– Книги. Бить рекорды по успеваемости. Смешно шутить в «Твиттере», – подсказал Джек.
– Точно.
Джек повернул голову и посмотрел на меня, прежде чем нахмуриться.
– Это Лига плюща, Пепперони. Если ты не знаешь, что ты хочешь делать по жизни, хотя бы придумай ложь поприличнее.
– Патриция Эванс?
Мои уши в трубочку свернулись от звучания моего полного имени, которое я слышу только в голубую луну. Это координатор собеседования, который только что выглянул в фойе, и, слава всем богам, которые отвечают за поступление в колледж, не видел, как я только что носилась по коридору как угорелая.
Но их милосердие, видимо, не распространялось на насмешки Джека.
– Патриция?
Я наклоняюсь к нему, пока координатор все еще не слышит нас.
– Произнеси это имя еще раз, и ты труп, Кэмпбелл.
В этот раз он улыбнулся самой мягкой улыбкой, которую я когда-либо видела. Он кивнул мне и одновременно импульсивно и мило произнес мое имя так, как я его никогда не слышала:
–
Мое сердце пропустило удар под его взглядом, и я даже не смогла придумать, что ему сказать в ответ.
Затем Джек вытаращил глаза и махнул в сторону двери, где координатора уже не было видно.
– Давай!
Я поспешила по коридору, чувствуя во рту странное послевкусие.
И что еще важнее, я понятия не имела, что хочу делать дальше.
Это не должно было стать сюрпризом. У меня был не один год, чтобы подумать об этом. И ведь на днях доставала Волка этим вопросом – чья бы корова мычала.
Но, на самом деле, мне никогда не приходилось думать об этом. Я держала открытыми для себя кучу возможностей. Высшие оценки в классе, награды по плаванию, дискуссионный клуб, сбор средств для команды… Я взвалила на себя все это и потянула. В моем резюме нет слабых сторон, глядя на которые приемная комиссия сказала бы: «Да, но что насчет…»
Кроме, наверное, этого. Кроме той части, где я внезапно осознаю, почему мне было так сложно писать мотивационное письмо, особенно описывать себя в нескольких словах. Как человек может знать, кто он, если не знает, чего он
– Ей нужно несколько минут, чтобы выпить воды и освежиться, – сказал мне координатор. Мы дошли до конца коридора и остановились перед дверью в кабинет. – Она позовет тебя, как только будет готова.
Дверь открылась, и из нее вышел Лэндон. Он, как всегда, выглядел безупречно, словно вышел с тренировки, а не из офиса человека, держащего руку на пульсе нашего будущего. Он улыбался, но, когда заметил меня, его улыбка заметно ослабла, словно отреагировала на мое появление.
– Пеппер. Слушай, я хотел… Я хотел извиниться.
Я была раздражена настолько, что не могла сдержать выражение скептицизма на лице. И Лэндон это заметил.
– Я просто… – Он оглянулся на дверь, которая была закрыта. – Мой отец… Он всегда хотел, чтобы я занимался с ним бизнесом. И он злится из-за того, что я хочу стать разработчиком приложений.
Если честно, я нисколько не шла ему навстречу в его попытках извиниться. Хотя мы вместе ходили на тренировки, всю прошлую неделю я избегала его, стараясь убедить себя, что Волк – это не он. Я не могла позволить себе верить в то, что человек, с которым я делилась сокровенными вещами, кинул меня в реальной жизни. Это только подтверждало мои худшие опасения – человеку, которому я нравлюсь как Сиалия, настоящая я не нравится совсем.
Но я не могла перестать об этом думать, даже если я перестала пытаться собрать все кусочки пазла вместе.
– И… и ты хочешь учиться в Колумбийском университете по этому направлению? – спросила я, потому что это звучало изысканнее, чем «
Лэндон расслабился, видимо, решив, что он прощен.