Война и потусторонний мир

– Просто прикройтесь!

Пришлось смириться. Александра стянула чикчиры, стараясь не потревожить порезы, закатала прорванные кальсоны и прикрылась синей шелковой подушечкой.

– Готовы?

– Готов.

Вместо того, чтобы приступить к лечению, Ягина быстро глянула за занавески, убеждаясь, что никто не подслушивает, и прерывисто спросила:

– Вы правда пытались спасти его?

Поежившись от сверлящего взгляда, Александра кивнула:

– Когда стало ясно, что он жив, я не мог его оставить. Если бы только проклятый старик не заметил, я бы… – Она не успела закончить, потому что Ягина вдруг сжала ее руки.

– Вы, Александр Михайлович, добры и благородны, – сказала она горячо, – но послушайте, нельзя же так не ценить своей жизни. Когда я увидела мазурку, что вы выделывали там на козлах, не передать, как я разозлилась на вас! А уж когда вас сбросило с обрыва… – Она отстранилась, вглядываясь в глаза: – И все же самое важное ваше достоинство – вы оказались восхитительно живучи. Право, я даже думаю, что вас оберегает таинственный дух. Каков бы он ни был, я ему благодарна.

Она на мгновение прижала ладонь к щеке Александры, но, увидев ее смущение, наконец перевела внимание на перевязки. Действуя с осторожностью, она омыла порезы, смазала и перевязала самые глубокие из них полосками ткани, а закончив, отвернулась, позволяя Александре одеться.

– Каким вы нашли Константина? – спросила она, возвращая баночку с мазью на пояс.

– Изможденным. – Александра поднялась и застегнула чикчиры сзади на хлястик. – На нем живого места нет.

Ягина повернулась, и в лице ее снова отобразилось негодование.

– А я знала, я предупреждала его, что так и будет, убеждала его воспользоваться мертвым огнем…

– Мертвым огнем?

– Члены царской семьи могут отдать приказ лошадям выдыхать негасимое пламя. Это быстро усмирило бы соловьев. Но нет, он вбил себе в голову, что обязан расплатиться за несправедливости, учиненные отцом.

– Но ведь он не погибнет?

– Не погибнет, но боль, что он чувствует от каждой раны, та самая, что ощущали бы мы с вами. Разве что без возможности облегчения в виде смерти.

Александра оправила рубашку, застегнула доломан.

– То есть если не освободить его…

– Он будет мучиться, хоть даже сотнями лет, пока соловьям не наскучит. И в отличие от отца не станет хитростью убеждать кого-то дать ему напиться…

– Это… это живодерство, – сказала Александра в сердцах. – Зачем это Синице? Ведь очевидно, что он – не отец.

– Так и она не отец, – ответила Ягина. – И ей не так-то легко убедить эту свору.

Александра опустилась рядом и взяла в ладони тоненькую, бледную и конопатую руку с грубыми, мозолистыми пальцами.

– Ягина Ивановна…

Ягина прервала ее грустной улыбкой:

– Отбросьте формальности. Как друзья по несчастью, мы с вами можем теперь обращаться проще, Саша.

У Александры потянуло в груди от этого нежного «Саша».

– Ягина, – сказала она, сжимая руку еще решительнее, – я все сделаю, чтобы и вы, и его высочество были свободны, и скоро.

Какой же взгляд ей принесли эти слова – взгляд надежды, вдохновляющий на любые геройства. Однако вместо воодушевления Александру накрыл страх и вина: она вдруг вспомнила, что Ягина видит перед собой мужчину. Показалось, что обманывать ее недостойно. Но разве возможно открыться? От одной этой мысли в животе похолодело. Нет, нет, не сегодня…

Полог откинулся, заставляя их обеих зажмуриться от хлынувшего света. Ягина торопливо поднялась, расправляя юбку.

– Ну, закончили? – Синица осмотрела Александру и одобрительно кивнула. – Жить будет.

Наполнив три бокала из пузатого кувшина, она опустила их на поднос рядом с кроватью и поставила тарелку крупного черного винограда.

Ягина осторожно отпила.

– Я смотрю, вы наведывались в Ирийские сады? – спросила она, кивая куда-то вглубь комнаты.

– Заметила, а? – ухмыльнулась Синица. – Да, было дело…

С гордостью она подошла к таинственному черному футляру с огненной вязью, что стоял в углу, и открыла дверцу. Немедленно оттуда брызнул мощный, нестерпимый фонтан света. Александра прикрыла глаза ладонью, пытаясь высмотреть, что там. На ее удивление, источником оказалось крупное птичье перо.

– Ну смотри, разве не красота? – спросила Синица, явно довольная собой. – И все сама, и мимо стражи, и через ловушки, а там – вот этими руками за хвост, и…

– Неужели не нашлось лучшего способа доказать им, что ты не хуже папаши?

Синица перестала улыбаться. Захлопнув черную дверцу, она сняла с головы шапку с конским хвостом и нахлобучила на футляр.

– Ты иди, Ягина. Ешь, пей, у меня к тебе нет ни дел, ни ссоры. А вот с Быстровым я хочу переговорить с глазу на глаз.

– Помилуй, – отозвалась Ягина, – нет у него сил говорить с тобой. Дай поспать, завтра все разговоры.

– Уймись, что ты распустила хвост? Не съем я его, ясно? Поговорим – и верну тебе твоего драгоценного гусара.

– Он еле стоит на ногах.

– Да я ж его не в телегу запрягаю! – Синица хлопнула по колену. – Чего ты кудахчешь?