Война Катрин

Меня до сих пор трясет от того, что случилось утром. Пытаюсь, но никак не могу написать ни строчки в дневнике, хотя обычно делаю записи каждый вечер. Я веду дневник, потому что хочу научиться писать, выработать свой собственный стиль, чтобы в один прекрасный день критики объявили: «У этой журналистки, писательницы, репортера-фотографа неподражаемое перо и своеобразный взгляд на вещи, ее узнаёшь сразу». Я уверена: мой «бортовой журнал» – шаг в замечательное будущее разносторонней творческой личности.

Но сегодня сижу перед белым листом и ничего не могу из себя выжать. Утром такой страх пережила, что вряд ли сумею его передать. А тогда какой смысл писать? Фотография для меня тот же рассказ, но при помощи света и тени. А когда я пишу словами, я тоже распределяю тени и свет, чтобы как можно точнее обозначить суть того, что хочу сказать. Найти слова, выстроить их, превратить взрыв эмоций в литературу. Да-да, в литературу… Потому что я хочу писать романы!

Я закрываю глаза и восстанавливаю шаг за шагом утреннюю жуткую сцену. Постараюсь отойти подальше и наблюдать со стороны. Не поддамся подкатывающему ужасу.

Получится описать, что сегодня было, значит, буду когда-нибудь писательницей, это точно. Ну, вперед!

«Колокол ударил в половине десятого, объявляя общий сбор. Его удары раздаются у нас редко, и мы знаем: слышишь колокол – не теряй ни минуты, что-то стряслось, важное для всех. И все – большие и маленькие – побежали на площадку в парк, очень взволнованные, торопясь узнать, зачем нас зовут. Лично меня сигнал сбора застал в ванной комнате третьего этажа, я чистила зубы – в это утро я очень припозднилась. Потом мы с Жанно собирались пойти в библиотеку готовить доклад о реке Амазонке. Услышав удары колокола, я бросила зубную щетку и, заранее встревоженная, помчалась вниз по лестнице. Под нашим столетним дубом стояла Чайка, а рядом с ней, сложив на груди руки, прямой как палка человек в форме. Полицейский, сомнений быть не могло. Дети сбились толпой на площадке. Начальница с присущим ей суровым достоинством смотрела на них. Я нашла глазами Сару и стала как можно незаметнее пробираться к ней в толпе, пока не встала рядом.

Первым к нам обратился полицейский, он важно и торжественно поприветствовал нас, потом попросил построиться в ряды и спеть в честь маршала, этого великого человека, гимн.

Младшие не поняли, чего от нас хотят, и повернули головы, смотря на учителей. Зато учителя поняли сразу. Сара, Жанно и я тоже все сразу поняли. Дети Франции и Наварры должны были петь каждый день оду маршалу Петену, выучив ее назубок. Всюду и везде насаждался культ его личности. Маршал принимал себя за короля и требовал королевских почестей.