Война Катрин

Катрин Колен, Катрин Колен, Катрин Колен, я заставляю себя повторять свои новые имя и фамилию перед сном, потом когда просыпаюсь, потом в темноте лаборатории. Катрин Колен, Сабина Ленуар, Катрин Колен, Сабина Ленуар… Исписываю этими именами строку за строкой у себя в дневнике.

– Раш… Ой, Катрин! Бегом на кухню! Быстрее! Беда!

Я только взялась за дневник, начала писать и тут услышала, как Сара-Сабина зовет меня через окно первого этажа. Голос какой-то надтреснутый, есть от чего встревожиться. Я бросила тетрадь на постель и помчалась через две ступеньки вниз по лестнице. На кухне сидели Мышь, Жанно, Сара, Землеройка и Жирафа и слушали радио нашей поварихи. Бесстрастный женский голос без конца повторял одно и то же: Операция «Весенний ветер»: более десяти тысяч евреев арестованы и заперты на Зимнем велодроме.

Повторяю:

Операция «Весенний ветер»: более десяти тысяч евреев арестованы и заперты на Зимнем велодроме.

Повторяю:

Операция «Весенний ветер»: более десяти тысяч евреев арестованы и заперты на Зимнем велодроме.

Повторяю…

Мы застыли и слушали, не шевелясь, невозможное сообщение, похожее на какой-то странный код. Сидели, не говоря ни слова. И вдруг заиграла веселая полька, и голос Мориса Шевалье заглушил монотонный женский голос, так что невольно подумалось: может, нам все приснилось в дурном и страшном сне?..

Мы, бородачи, пришли
На праздник воспоминаний,
Праздник в память начала века,
Шелест юбок в веселых танцах,
Смех Парижа былых времен…

Модный певец, похоже, и сам явился из другого века, где не запирают десять тысяч евреев на Зимнем велодроме, где весело танцуют в гостиных.

Десять тысяч евреев заперты на велодроме?

В этом огромном здании, на этом огромном стадионе, где проходит знаменитая «Парижская шестидневка»[20], большие велосипедные гонки, посмотреть на которые собираются, рассаживаясь на кирпичных и бетонных скамьях, рабочие, лавочники, разносчики, словом, весь трудовой Париж? Где не так давно стали устраивать боксерские матчи, на которых беснуются толпы зрителей. Все парижане знают этот стадион в XV округе. Там веселятся и громко болеют за своих, это не тюрьма, где запирают мужчин, женщин и детей. Максим, парень из нашего класса, делал доклад об архитектуре этого стадиона, а заодно описал, что там творится во время боксерских матчей: зрители свистят, топают, хлопают, заключают пари, а девчонки, продающие сигареты, прицепляют вместо брошек букетики фиалок.

В ужасе от новости мы переглянулись: в Париже петля на шее евреев затянулась еще туже. Жанно сбегал за Чайкой, она примчалась и все узнала, услышав крик Сары.

– Более десяти тысяч евреев арестованы, более десяти тысяч… – выкрикивала она, совсем потеряв голову.

Ни секунды не раздумывая, Чайка приказала мне и Саре:

– Бегите, соберите всех, у кого новые удостоверения, и проводите в общий зал. Вам нужно уезжать. Прятать вас здесь больше нельзя, слишком опасно. Ждать нечего. Всех нужно переправить в свободную зону как можно скорее.

Я не уверена, правильно ли поняла слова Чайки, да я и не старалась их понять. Мы с Сарой просто бросились выполнять ее поручение. И нам стало легче: делай что велено, беги куда сказано. И мы бегали из класса в класс, собирали детей, а потом привели их в общий зал. Там уже ждали нас Чайка, Пингвин, Землеройка и Мышь, а также эконом Муравей, побелевшая дрожащая Жирафа и Кенгуру с запавшими глазами и потеками крем-пудры на щеках.

Мы оставляем школу и уезжаем из Севра. Здесь наши документы не выдержат проверки. В оккупированной зоне полиция в угоду нацистам выслеживает и хватает евреев. Чайка знает подпольную организацию, которая переправит нас в разные уголки страны, пока не минует опасность. Нам придется расстаться. Всех отправят по разным местам – так меньше риска. Всех поодиночке. Подпольщики считают, что это лучший способ перечеркнуть прошлое.

И что это значит?

Значит, что жизнь рухнула. Значит, что Жанно остается здесь, он гой, ему не грозит облава.

Значит, что наши родители, когда начнут нас искать, не будут знать, где нас найти.

Значит, что, если нас остановят по дороге, мы можем попасть на Зимний велодром, а потом в Германию или Польшу.

Значит, все пропало, и мы будем неизвестно кем до тех пор, пока идет война.

Значит, мне не хочется никуда уезжать и хочется только умереть. Значит, я вовсе не уверена, что сумею выстоять. Значит, я ненавижу всеми силами души эту гнусную войну.