Война Катрин

Неотчетливый шум голосов, и снова голос Жирафы, она говорит, что идея ей кажется неосуществимой. Если она и годится, то только для подростков. А для малышей она очень и очень рискованная.

И я с ней сразу же соглашаюсь.

Громкий резкий голос Чайки перекрывает все голоса, она немедленно отвечает. Говорит, что она в нас не сомневается: мы, дети, всё поймем, все от мала до велика, все, кто живет у нас в Доме. Она знает: в каждом есть сила выживания, желание жить придаст нам сил, чтобы сопротивляться и обманывать взрослых. Она верит в нас и готова доходчиво объяснить каждому, зачем ему поменяли имя.

Чайка и правда в нас очень верила, она растрогала меня своей верой и даже убедила.

«Перед войной я имела возможность следить за исследованиями одной женщины-психолога, ее звали Франсуаза Дольто[19]. Я ходила на ее лекции, в которых она делилась результатами своей работы. Дольто изучала младенцев, и они изумили ее заложенной в них силой жизни и еще тем, как важны для них слова и общение с первых дней рождения. По ее мнению, разговор взрослых необходим младенцу задолго до того, как он начинает говорить. Младенцы понимают разговор по-своему, так, как нужно им. Слова взрослых помогают их формированию. Слова делают возможным то, что воспринимается ребенком как невозможное. Дольто утверждала, что дети – совершенно особые существа, они хорошо понимают все, что касается именно их, усваивают и берут на вооружение. Дети знают, что для них хорошо, а что плохо или опасно. Каждый ребенок – личность. И я уверена, в наших малышах тоже достаточно силы жизни, чтобы защищаться от смерти».

Хотела бы я когда-нибудь познакомиться с этой мадам Дольто! Раз ей удалось так подействовать на Чайку, она и вправду необыкновенная. На нашу начальницу повлиять трудно, так что, если она так вдохновилась, значит, выводы этой исследовательницы совпали с ее собственными идеями. В общем, начальница еще раз сказала, что всегда в нас верила, не собирается отказываться от своей веры и берется поговорить с нами, чтобы всё точно и ясно объяснить.

«В языке наше спасение от варваров, и дети способны это усвоить. Главное, чтобы они нам доверились. И потом, скажите, у нас есть другой выход?»

Чайка закрыла собрание, сказав, что разузнает все подробности относительно фальшивых удостоверений. Мы слышали, как задвигались стулья, и вдруг раздался голос Кенгуру, нашего молоденького красавца режиссера, который кроме театральной студии вел еще и занятия пантомимой. У него очень низкий голос, он будто поднимается из глубин его существа, я всегда волнуюсь, когда его слышу. И все сразу замолчали, ждали, что он скажет.

«И меня зовут не Кенгуру, и я тоже ищу уединения по вечерам в субботу».

Жанно нажал на «стоп», и кассеты замерли. Мы сидели подавленные тем, что услышали, и немного смущенные своим подслушиванием. Что ни говори, мы совершили кражу, граждане республики так не поступают. Хотя, впрочем, во всех республиках есть своя секретная служба.

7

Через день после того не совсем обычного вечера, когда мы разошлись по спальням молча, удрученные новостями и своим не слишком благовидным поступком, кое-кого из нас вызвали к начальнице. Нас было человек двадцать, в том числе мы с Сарой. Но не Жанно. Не нужно иметь семи пядей во лбу, чтобы сообразить: позвали только евреев.

Жанно уселся на траву в парке и чуть не плача сказал, что хочет быть евреем. Он и правда в отчаянии. Мы с Сарой посмотрели на него, простили ему выходку с кассетой и пообещали, что сами вредничать не будем, он первый узнает все, что нам скажут.

Я взяла с собой «роллей». Мне спокойнее с фотоаппаратом. Может, и снять удастся что-то интересное у Чайки в кабинете. Поймаю какой-нибудь знаменательный момент, получится хорошая фотография. А вообще-то я просто меньше волнуюсь, если смотрю вокруг через видоискатель. Сейчас мне очень не по себе, я-то знаю, о чем учителя говорили на собрании.

И вообще, я совсем не люблю быть на людях, хотя, глядя на меня, этого, может быть, и не скажешь. И вот что я недавно еще поняла: фотоаппарат отдаляет от меня окружающее, все, что больно задевает. Он отгораживает меня, защищает, и я очень этому рада.

Но я недооценила начальницу. Чайка сразу лишила меня возможности оказаться хоть на секунду в стороне. Как только я вошла в кабинет, она велела отложить подальше мой «роллей» и не браться за него во время разговора.

Пингвин тоже сидит в кабинете, он подмигнул мне, а я в ответ насупилась. Могла бы ему язык показать, но удержалась. Из-за Чайки. Она не терпит фамильярностей. Она прирожденный диктатор и не выносит никаких посягательств на свой авторитет. А какой она будет в гневе, подумать страшно. Понятно, все мы видели ее недовольной или сердитой, но пока нам еще не приходилось видеть ее разгневанной. По-настоящему. Всерьез. И увидеть это мне бы не хотелось. В общем, я сердито покосилась на Пингвина, а он мне ответил широкой улыбкой.

Чайка объявила, что нам всем, кого она здесь собрала, придется поменять удостоверения личности.