Война Катрин

«Утренний визит – тревожный знак, это очень серьезно, – сказала Чайка. – Носить желтую звезду теперь обязательно для всех евреев с шестилетнего возраста, а это значит, что при первой же проверке документов у нас по новому закону заберут больше трети детей. Но, разумеется, пока я жива, ни один ребенок не наденет тут желтую звезду. Нацисты установили норму: они собираются увезти сто тысяч евреев в Германию и Польшу. Начальник французской полиции Буске готов помогать Гитлеру. И как там с ними поступят? Боюсь даже думать. Нам необходимо найти выход. Я отвечаю за жизнь наших учеников, мне их доверили. Родители некоторых исчезли, во всяком случае, вестей от них нет. Другие пишут мне письма, умоляя сберечь их детей. Медлить нельзя, нацисты не должны захватить нас врасплох, нужно действовать. Сегодня нам повезло благодаря вам, Землеройка, и я навсегда у вас в долгу. На этот раз кретин полицейский позволил себя одурачить, но мы не имеем права искушать дьявола, надеяться на удачу и на присутствие духа у кого-нибудь из нас. Все, кто здесь сейчас собрались, должны решить для себя, готовы ли они сознательно нарушить закон и рисковать своей жизнью, спасая детей-евреев. Кто чувствует, что не может себе это позволить, пусть скажет об этом сразу и сразу уволится. Я попрошу этих коллег во имя нашей дружбы, во имя той семьи, какой мы жили и работали до сих пор, во имя ни в чем не повинных детей, за которых мы в ответе, молчать за стенами школы о том, что здесь делается. Молчать значит никогда никому ни слова. Во внешнем мире нет надежных людей, мы вынуждены опасаться каждого. Франция вывернулась наизнанку, не забывайте об этом ни на минуту. Петен не единственный предатель, множество граждан готовы доносить и обвинять соседей, если это принесет им немного денег или позволит быть на хорошем счету у полиции. Сейчас вы должны принять решение. Кто хочет остаться? Те, кто хочет уйти, могут сделать это сейчас, я не буду в обиде, я уважаю каждого из вас и полагаюсь на вашу честность. Я понимаю, что многие в первую очередь думают о своих семьях. Желающие уйти, уходят сейчас».

Мы каменели, слушая голос в хрипящем магнитофоне. Никто не шевелился. Но тишина, которую мы теперь слышали, совсем придавила нас, лишая сил.

Первой заговорила Мышь, мы сразу узнали ее глуховатый голос и привычку брать быка за рога.

«Рассиживаться недосуг, пора на кухню ужин готовить, а то не полицейские, а голодная ребятня покажет нам, почем фунт лиха. А что делать? Думаю, мой брат поможет, пришлет парнишку, и он сделает всем правильные удостоверения. Чем не выход? Уберет еврейские фамилии, и будут они Дюпоны, Дюраны, Мартены. Хоть Петены, почему бы нет? И звезд никаких пришивать не надо. В общем, я пошла, остальное вы мне расскажете. А я пока фасоль приготовлю, давненько ее у нас не было. Как поедите фасольки с морковкой, так вам и полегчает, дурное выветрится, хорошее придет».

Послышался смех, наверное, засмеялся кто-то из учителей, может быть, даже Чайка.

Жирафа, учительница младших классов, заговорила, как обычно, очень застенчиво. Мы узнали ее по высокому тонкому голоску. Первые ее слова едва слышались из-за смеха, но смех тут же смолк, как только Жирафа призналась, что у нее самой фальшивые документы и совсем другое имя, чем в удостоверении. Ее зовут Эстер, а не Вероника, и уж конечно, не Жирафа. В полной тишине – только чуть потрескивала магнитофонная пленка – она рассказывала, в каком страхе живет. Ей надо забыть свое настоящее имя, но она никак не может и боится допроса, если вдруг ее вызовут. «Никак, никак не могу перестать быть собой», – сказала она и вздохнула.

Ни за что не забуду ее слова, обязательно запишу их в дневник. Перестать быть собой… Я понимаю, что она имеет в виду. Очень хорошо понимаю. Дальше – и я чувствую по ее голосу, что она улыбнулась, – она заговорила о прозвище, каким ее наградили в Севре, в Доме детей. Она не против, что ее зовут Жирафой, симпатичное прозвище, и ей подходит, с ее-то длинной, как у балерины, шеей. А тут она подумала, может, смешные прозвища – это способ помочь и другим учителям евреям спрятаться? Но Чайка напомнила, что учителя получили прозвища из-за традиции, которая есть у скаутов. Скауты выбирают животное-тотем и называют свой отряд его именем.

«Ребята охотнее зовут нас птичьими именами, чем обращаются “месье” или “мадам”. Мы проверяли. А если теперь наша небольшая причуда может кому-то помочь…»

Перешептывание, смех, а потом опять тишина. Долгая. Почти с минуту. Мы замерли, прижавшись друг другу, склонив головы над магнитофоном, не произнося ни слова. Само молчаливое ожидание. Кашлянув, Жирафа прибавила: «Как помочь детям, которым изменят фамилии и дадут другие документы, не выдать себя, если взрослые начнут задавать им вопросы? Смогут ли они выдержать натиск полицейского дольше двух секунд? Поймут ли самые маленькие, что надо забыть имя, каким их звали дома мама с папой, и называться теперь совсем другим? Я сама себя все время спрашиваю, способна ли я…»