Война Катрин

Учителя наверняка обсуждали утреннее событие. Я видела, Чайке было скверно, хоть она сохраняла обычный ледяной вид. Не сомневаюсь, был момент, когда она впала в настоящую панику. Да и мы все были как на раскаленных угольях и ожидали худшего, только не осмеливались произнести это вслух.

Сара принялась напевать маршальский гимн, изменив в нем слова: «Маршал, пошел вон! Ты нам надоел…» Мы с ней дико расхохотались и стали придумывать самые нелепые, дурацкие, обидные слова. Малыши смотрели, как мы с хохотом катаемся по траве, и тоже смеялись.

Никто, кроме нас с Сарой, не знал, что Жанно по дороге заглянул в редакционную комнату и прихватил с собой магнитофон, на который мы записывали интервью, голоса природы, пение нашего хора и музыку для спектаклей. Жанно заперся в туалете и сидел, прижав ухо и микрофон к стене, стараясь не пропустить ни единого звука из кабинета.

Прошел час, а то и больше, прежде чем учителя появились в парке и освободили нас от присмотра за малышней. Мы с Сарой побежали искать Жанно, а когда нашли, он ничего не захотел нам рассказывать.

– Вечером. Вместе с остальными, – сказал как отрезал.

Видно, рад, что может нас помучить. Мы на него обиделись и ушли. И тут Саре пришла в голову замечательная мысль: пойдем-ка мы на кухню помогать Мыши.

– Мышь сама не заметит, как сольет нам все как миленькая, – сказала Сара, – надо только похитрей к ней подъехать.

Мы развеселились: нечего Жанно задирать нос.

– Она так нам обрадуется, – сказала Сара, – что уже через пятнадцать минут мы будем знать все, о чем они там говорили. Пусть Жанно сколько хочет важничает, а мы к вечеру будем знать даже, может, больше него.

Но мы плохо знали Мышь, если так про нее подумали. Мышь вокруг пальца не обведешь. Она увидела в окно кухни, что мы идем, и, уверена, тут же сообразила, с какой целью. Улыбнулась про себя и решила, что мы за здорово живешь почистим ей и морковь, и фасоль, которые ей удалось вырастить летом на огороде.

Мы с Сарой из кожи вон лезли, расхваливая на все лады нашу повариху: и стряпает-то она лучше всех, и огород-то у нее замечательный, и обед она может приготовить из ничего. Толку никакого.

Мышь поглаживала руками передник на животе и прятала лукавую улыбочку. Стоило нам задать наводящий вопрос, как она охотно принималась разводить турусы на колесах, но все ни о чем. А когда мы перечистили всю фасоль и всю морковь, наверстали потраченное на собрание время и Мышь поняла, что ужин поспеет вовремя, то спровадила нас из кухни: занимайтесь, мол-де, своими делами. И мы пошли себе ни с чем, а Мышь, стоя на пороге, вслед нам крикнула:

– Спасибо, девочки! Приходите, не стесняйтесь, всегда рада поделиться секретами.

Мы так и застыли на месте, открыв рот. Мы всегда считали ее простоватой и недалекой, думали, ей что ни скажи, она всему поверит. Даже по-хорошему иногда над ней посмеивались, когда видели, что до нее далеко не все доходит. (Или она притворялась?) И вот эта-то простоватая Мышь водит нас битых два часа за нос, причем с самым простодушным видом, а мы на нее пашем, хотя уже отдежурили на кухне целую неделю и наплакались досыта от ее лука. Сначала мы просто онемели, а потом рассмеялись и помахали ей на прощание, а она стояла и потирала руки, довольная, что подложила нам такую свинью.

6

Только поздним вечером нам удалось собраться всем классом в общем зале. Мы тихо-тихо уселись кружком вокруг магнитофона. И, уставившись на пленку, перетекавшую с одной бобины на другую, жадно вслушивались в голоса, которые добыл Жанно.