Война Катрин

Для меня все, что она сказала, было пустым звуком. Причастие… Катехизис… Я не поняла, о чем она говорит. Ясно только, что все это имеет отношение к католической религии и речь идет о событии, к которому нужно подготовиться. Похоже, старушка монахиня хочет сказать, что мне предстоит что-то вроде христианской бат-мицвы[22]. Интересно, она понимает, что я не знаю ни одной молитвы и о католиках мне известно только то, что они обвиняют евреев в убийстве Иисуса, сына их Бога? А бат-мицву я уже справляла. У нас был праздник, для меня скорее повод повеселиться и повидаться с родными, а не религиозная церемония. Я и молитвы, какие учила к этому дню, успела забыть. Но расспрашивать сестру Марию мне не захотелось. Я сразу представила, что вместо улыбки, с которой она сейчас на меня смотрит, у нее появится испепеляющий взгляд хозяйки салуна из «Железного коня» Джона Форда. Мы ходили смотреть этот фильм в кинотеатр «Палас» с мамой и папой незадолго до ненавистной войны.

Сестра Мария привела меня в дортуар, показала на узенький шкафчик и сказала, что я буду делить его еще с тремя девочками и могу сложить в него свои вещи. Еще она сказала, что скоро ужин, и я почувствовала, что просто умираю от голода. Всю дорогу мы с Элен были в таком напряжении, что, потихоньку подъедая выданные нам Мышью хлеб и брюкву, даже не замечали, что едим, и не чувствовали голода, который обычно мучил нас постоянно.

Сестра Мария оставила меня одну, чтобы я разложила вещи и постелила постель. Мне выдали аккуратно сложенные белые льняные простыни, тонкое шерстяное одеяло и крошечную подушку. Я постелила постель и могла хоть на секунду вытянуться, не двигаясь. Как же хорошо, как удобно лежать на кровати, особенно если всю ночь просидела в автобусе. Но стоило мне шевельнуться, как кровать громко заскрипела. В дортуаре выстроились в ряд еще шесть кроватей. Потом я осмотрела места общего пользования: две длинные раковины с кранами, одна напротив другой, и туалеты с короткими дверями, через которые видны ноги, как в первой моей школе, где я училась, как мне кажется, сто лет назад.

За мной пришла девочка по имени Аньес, чтобы проводить в столовую. Она протянула мне руку и сказала, что ее кровать стоит рядом с моей и мы с ней соседки по шкафчику. Мы с Аньес ровесницы, она здесь уже почти два года. На правах старожилки Аньес принялась делиться со мной опытом, не стесняясь в выражениях:

– Место ничего, если пропускать мимо ушей поучения монахинь. Начнут нудить – делай вид, что слушаешь, кивай в ответ, и они отвяжутся. Им перечить – себе вредить. Я, когда приехала, пробовала и всегда оставалась в пролете, точно тебе говорю. Отправят спать без ужина и еще сто молитв велят прочитать. Мало этого, утром пошлют к матери-настоятельнице и заставят просить у нее прощения, а потом у той, кого ты послала куда подальше. Так что я мигом все усвоила и теперь говорю «да-да» и голову опускаю пониже, чтобы не видеть постную рожу, с какой они мораль читают. Имей в виду, если говорят «дитя мое», значит, ты их достала. Меня это бесит страшно. Посмотри я в эту минуту на старую каргу, не сдержусь и скажу все, что думаю! Нечего ей говорить «дитя мое», если никаких детей у нее нет! Так что смотришь в пол и прикусываешь язык. Но вообще-то, если держать себя в руках, жить можно. И потом, сама увидишь, кормят здесь хорошо. С сестрой Марией ты уже познакомилась. Она меня за тобой и послала. Она хорошая. Тоже иногда делает большие глаза и говорит грозным голосом, но долго не выдерживает. Мне кажется, она притворяется, как будто на сцене роль играет, а на самом деле добрейшая душа.

«Здесь хорошо кормят». Меня заклинило на этой фразе, остальное я слушала вполуха. Волшебные слова. Может, и место не такое уж плохое? Я ускорила шаг, чтобы не отстать от новой приятельницы с хорошо подвешенным язычком, которая так насмешливо описала мне монастырскую жизнь в глубине Оверни.

Столовая тоже не похожа на нашу в замке. Под потолком темные деревянные балки, стены каменные, старинные столы из дуба. Красота, просто дух захватывает. Уж точно не наше время. Надежность и основательность. Столы поставлены большим кругом, и, замыкая круг, на небольшом возвышении – стол для старших. Когда мы вошли, все девочки стояли по стойке смирно справа от своих стульев. Монахини сидели за столом. Одна из них, самая старая, поднялась, когда мы вошли. Аньес наклонилась ко мне и шепнула на ухо:

– Эта старая карга – настоятельница, она тут главная. Опусти голову, когда она с тобой заговорит, а то при всех сделает замечание.