Король ушел из Херефорда в Реглан, где занялся разработкой «весьма правдоподобного на бумаге плана» освобождения Бристоля с помощью в основном воображаемых сил Горинга. Известие, что Руперт сдал этот город, вывело Карла из привычной невозмутимости. На этот раз он не стал недооценивать потерю. Бристоль оставался единственным значимым морским портом, его самым ценным владением с точки зрения дипломатии, доходов и военных действий, и Руперт всего за несколько недель до этого обещал удержать его. Внезапно то, на что намекал Дигби, обрело в его сознании свою страшную форму.
После ухода из Нейсби между Рупертом и Дигби не произошло никакого примирения, и Дигби, видимо, казалось, что Руперт и другие профессиональные военные сговорились расстраивать короля. Естественно (утверждал он), что они хотели начать переговоры о мире, чтобы сохранить свои барыши, которые получили от войны, хотели бросить короля ради спасения своих состояний. Впрочем, трудно было бы ожидать более высокой морали от обычных наемников. Разногласия между Дигби и Рупертом росли, а приспособленцы и сплетники еще больше углубляли раскол. Секретарь Дигби в Оксфорде исходил ядовитой клеветой на принца, заливая ею уши своего хозяина. Он писал, что губернатор Уильям Легг и другие члены хунты Руперта – «камберлендеры», как он их называл, – полны решимости любой ценой убрать Дигби из Королевского совета, а сами намереваются наладить личные отношения с мятежниками. В начале мая появились безосновательные слухи, которые ввели в заблуждение Ферфакса, будто Легг готов предать. Самым очевидным и страшным аргументом против Руперта было постоянное присутствие его старшего брата, курфюрста Палатина, в Вестминстере в качестве гостя и пенсионера парламента. В дальнейших докладах этот ядовитый источник сообщал, что после своего возвращения из Бристоля Руперт прогуливался в саду Крайст-Черч, погруженный в зловещую беседу с полковником Леггом, в то время как знатные дворяне и придворные стояли поодаль, обнажив голову, словно он был королем: «Палатинский дом действительно считает, что корона ему обеспечена».
Последовательность событий приобрела для короля обманчивую ясность. Пока Руперт и Ферфакс обменивались любезностями в Бристоле, парламент определил курфюрсту Палатину содержание в 8000 фунтов. Сразу же после того, как Руперт сдал Бристоль, сохранив командование своими войсками (известными своей преданностью ему), он пошел прямо в Оксфорд. В этом городе, где находился младший сын короля и большая часть его оставшихся сокровищ, командовал полковник Легг – креатура Руперта. Если король не поторопится, игрой будет руководить Руперт. Он сдаст Оксфорд врагу, повернет свою армию против короля и с помощью своего старшего брата заставит дядю капитулировать, если не хуже.
Почувствовав себя преданным, Карл действовал с безжалостной решимостью. Он публично отменил полномочия принца Руперта, отстранил полковника Легга от должности губернатора Оксфорда и в письме к племяннику, полном горьких укоров, приказал ему немедленно покинуть страну. «Хотя потеря Бристоля стала для меня тяжелым ударом, – писал он, – то, как вы сдали его, причинило мне настолько большое горе, что оно не только заставило забыть значение этого города, но и стало самым жестоким уроком, выпавшим на мою долю. Что должно сделать после того, как человек, настолько близкий мне как друг и по крови, опускается до действий столь подлых (я употребляю самое мягкое определение)… Вы уверяли меня, что если не случится какого-нибудь мятежа, то будете удерживать Бристоль четыре месяца. Вы удерживали его хотя бы четыре дня? Произошло что-то похожее на мятеж? Можно задать и другие вопросы, но, признаюсь, сейчас это бессмысленно. Мой вывод таков: я желаю, чтобы вы искали средства существования (пока Богу не будет угодно определить мою судьбу) где-нибудь за морем, для чего посылаю вам пропуск». Король не рисковал, что Руперт не выполнит это распоряжение, поскольку отправил в Оксфорд государственному секретарю сэру Эдварду Николасу приказы об аресте принца и полковника Легга.