Несмотря на эти неудачи, король считал себя сильным. Кавалерия Руперта контролировала территорию вокруг Оксфорда, его отряды прочесывали Чилтернс до самого Эйлсбери в поисках лошадей, скота и фуража. В самом Оксфорде в начале марта король принял уполномоченных парламента во главе с графом Нортумберлендом, которые слегка повеселили кавалеров, поскольку привезли с собой большие запасы еды, ошибочно полагая, что у короля и его сторонников не хватает провизии. Парламент выдвинул следующие условия: ликвидация епископства, ужесточение уголовных законов для католиков и наказание главных злодеев, под которыми подразумевались нынешние советники короля, в особенности лорд Дигби и принц Руперт. Король, со своей стороны, требовал, чтобы ему передали все укрепленные пункты королевства, чтобы парламент распустил все свои войска и чтобы парламент переехал из Вестминстера в какой-нибудь нейтральный регион, где он мог бы собираться без угрозы применения силы.
Таким образом, условия были совершенно несовместимы друг с другом, и понимающим людям с обеих сторон было очевидно, что ни парламент, ни король не считали, что они будут всерьез рассмотрены противоположной стороной. Секретарь Николас в письме к Руперту определил политику Пима следующим образом: «Правда в том, что парламент не желает договариваться, но был бы рад, если бы люди поверили, что он не смог добиться мира». Король в своих письмах королеве ясно дал понять, что не считает условия, выставленные парламентом, достойными обсуждения, но хотел бы переложить вину за окончательный разрыв на парламентариев. В ответ она сердито повторила совет, который уже давала ему: «Не вздумайте соглашаться на роспуск своей армии или заключать какой-нибудь мир, пока с этим парламентом не будет покончено… Помните: если согласитесь заключить мир прежде, чем будет распущен парламент, вы погибли». И король, и королева надеялись – и в значительной мере верили, – что могут выиграть войну за несколько месяцев, одержав такую громкую победу над своими врагами, что их позиция станет сильной, как никогда, и они вернут монархии блеск и данную Богом безусловную власть.
На время проведения переговоров из-за вынужденного четырехдневного перемирия между армиями Эссекса и Руперта воцарилась тревожная тишина. Нежелание каждой из сторон заключать более длительное перемирие демонстрировало истинные намерения их командиров. Знаковым для представителей парламента стало частое присутствие на переговорах принца Руперта. Он молча сидел рядом с более взрослыми и сведущими гражданскими представителями короля, но все знали, что за последние недели благосклонность короля к Руперту заметно возросла, и на данный момент он был «абсолютным фаворитом двора».
Само его присутствие, больше чем его слова, усиливало впечатление, что Карл не имеет намерения заключить мир. Но гораздо более неприятным было перехваченное парламентом письмо от короля королеве, где он откровенно признавался, что мирный договор его нисколько не интересует, и приводил несколько «прекрасных идей» для продолжения войны. Помимо этого, из докладов, приходивших в Вестминстер от друзей, находившихся в Дублине или около него, парламент наверняка знал, что Карл планировал получить помощь из Ирландии. Частные письма Карла к Ормонду, возможно, и избежали чужих глаз, но то, что он поручил дублинскому Совету договориться с ирландскими повстанцами, стало достоянием общественности, как и его категорический приказ, изданный в марте в Оксфорде, что двое уполномоченных парламента в Дублине должны быть изгнаны без промедления.
Всем этим король играл на руку Пиму. Имея желание заключить постоянный мир не больше, чем король, Пим мог спокойно позволить умеренным и колеблющимся в Вестминстере играть в заключение мира до тех пор, пока они окончательно не разочаруются. Тем временем он использовал любую новую информацию о двуличии короля, чтобы стимулировать принятие необходимых для ведения войны ордонансов. До конца марта ему удалось добиться принятия самой важной меры для получения денег – общего порядка секвестра всех поместий роялистов. Были назначены комитеты для надзора за проведением секвестра в каждом графстве, расходы которых предполагалось покрыть за счет захваченной собственности. На самом деле эта мера узаконивала и делала всеобщей практику, которая уже применялась, поскольку в каждом регионе, контролируемом парламентом, лидеры его сторонников захватывали запасы и деньги противоположной партии. Этот ордонанс, узаконивавший грабеж, не сильно отличался от санкционированных королем мер по перенаправлению ренты «недовольных» землевладельцев в королевские сундуки и захват их продовольствия и скота для удовлетворения собственных нужд. Таким образом, обе партии расшатывали структуру английского сельского сообщества, нарушая глубоко укорененные права собственности, на которых оно зиждилось. Но на тот момент ни одна из них не давала себе труда задуматься о последствиях своих действий.