Только в одном Пима, похоже, перехитрил один из его умеренных сторонников. Ни он, ни другие уполномоченные парламента в Оксфорде не догадывались, что кто-то из них вел свои частные переговоры с королем. И это были переговоры совсем иного сорта. Эдмунд Уоллер, член парламента от валлийского округа Святого Айвза, поэт, одно время придворный, друг Фолкленда и Хайда, чувствовал себя в партии парламента не совсем уютно. Он искренне желал мира и понимал, что мир не входит в планы Пима. Уоллер поддерживал контакты с лондонскими роялистами, которые еще не утратили надежду и готовы были действовать. Под прикрытием переговоров в Оксфорде он обсуждал с Фолклендом план отвоевания Лондона сторонниками короля и, таким образом, прекращения войны. Детали плана были весьма запутанными. Друзьям короля в Лондоне, видимо, следовало подготовиться и начать внезапную общегородскую демонстрацию. Руперт и его кавалерия подошли бы к городу как можно ближе. Король, имея в своих руках Рединг, мог без труда дойти почти до внешних укреплений. В назначенный момент в Сити предполагалось зачитать документ о королевских полномочиях на проведение военного набора, и роялисты должны были приветствовать это одобрительными криками. Тогда парламент, оказавшийся между двух огней – вторжением извне и восстанием изнутри, был бы бессилен. Война закончилась бы в один момент. Создатели этого не в меру оптимистичного «мирного заговора» недостаточно серьезно отнеслись к тому, что Филип Скиппон и лондонская милиция были беззаветно преданы парламенту, а также исключили из своих расчетов мощную линию фортификаций, которую всю зиму строили вокруг внешнего контура Лондона, и внутренние городские укрепления, брустверы и непробиваемые из мушкета заставы во всех стратегических точках.
Король не утратил своего пристрастия к разнообразию планов, поэтому среди его прожектов на март и апрель были шотландский, ирландский и лондонский. К тому времени до Оксфорда добрались шотландские представители – канцлер Лоудун от эдинбургского Совета и Хендерсон от Церковной ассамблеи Шотландии. Они привезли петицию о глубокой, не терпящей отлагательств реформе англиканской церкви. Лоудун передал королю, что если он согласится с их просьбой, то в нынешней войне может рассчитывать на поддержку своего Совета в Шотландии. Если же он откажется, то Лоудун сможет предложить ему только свои услуги в качестве посредника между королем и парламентом. Гамильтон посоветовал Карлу обойтись с этими представителями любезно, но не дать им поехать в Лондон. Тот последовал второму совету, но проигнорировал первый. Он принимал шотландцев исключительно на публике и с подчеркнутой холодностью. Даже подумывал арестовать Хендерсона, у которого, в отличие от Лоудуна, не было охранного свидетельства. Следуя примеру короля, кавалеры оскорбляли их на улицах, все их письма были вскрыты, предложения, как и петиция, отвергнуты.
Обхождение короля с шотландскими представителями давало основания предполагать, что он намерен порвать с ковенантерами и принять план роялистского восстания в Шотландии, с которым Монтроз, Эйбойн и Огилви обратились к королеве в Йорке. Но Карл, напротив, считал, что следует совету Гамильтона, и с присущей ему непоследовательностью отговаривал королеву от принятия предложений Монтроза, пока у нее не будет возможности узнать мнение Гамильтона на этот счет. Последний, когда добрался до Йорка из Эдинбурга, заверил ее, что может гарантировать нейтралитет Шотландии, по крайней мере, до конца лета, если какое-нибудь роялистское восстание не спровоцирует кризис. Поскольку, по мнению королевы, война в Англии почти наверняка закончится к осени, было бы глупо принимать план Монтроза, подразумевавший ненужную дополнительную войну в Шотландии.
Таким образом, король, отказав ковенантерам в Оксфорде, настаивал, чтобы его жена успокоила их в Йорке. Принимая точку зрения Гамильтона, что Шотландия может сохранить нейтралитет, Карл не сознавал, что она не будет оставаться нейтральной бесконечно, если войне суждено продлиться больше года, и тем более если он будет настаивать на своей нынешней политике, подразумевающей заключение мира с Ирландией.
Ковенантеры, в особенности Аргайл с его смотрящими на запад прибрежными землями, уязвимыми для ирландских налетчиков, никогда не приняли бы никакого иного итога ирландского восстания, кроме полного разгрома «папистско-ирландских мясников». Любая договоренность короля с ними наверняка подтолкнула бы Аргайла и ковенантеров в целом к более тесному сотрудничеству с парламентом.