Война Кортни

Взявшись за руки, они дошли до Чешем-корта, а потом умудрились держаться подальше друг от друга, когда вместе с пожилой дамой и ее пекинесом медленно поднимались на лифте на этаж Шафран. Лифт достиг места назначения. Шафран и Дэнни вышли и, взявшись за руки, направились к ее двери.

“Пока нет, - прошептала она, когда Дэнни попытался обнять ее. - Кто-нибудь может увидеть.”

Самоограничение было мучительным. Шафран очень переживала за него, и ее разочарование только усилило ее отчаяние.

Она повернула ключ. Они вошли внутрь. В ту же секунду, как за ними закрылась дверь и щелкнула задвижка, Шафран крепко прижалась к Дэнни, чувствуя, как он крепко прижимается к ней. Спотыкаясь, они добрались до ее спальни, все еще запертые вместе, а затем разошлись в разные стороны.

Шафран выиграла гонку, чтобы освободиться от их униформы. Она больше не заботилась ни о ком и ни о чем, кроме себя, Дэнни и желания почувствовать его внутри себя. Она всю жизнь была послушной и ответственной. Она не хотела ни думать, ни принимать решения, ни заботиться о чем-либо, кроме удовольствия.

Худощавый, широкоплечий и сильный, он смотрел на нее с яростной решимостью охотника.

Шафран посмотрела ему в глаза и сказала: “Я здесь.”

•••

Позже той же ночью Дэнни сказал Шафран, что ему удалось добиться перевода обратно в регулярный флот. “Я так долго отсутствовал, что не могу вспомнить, где какой конец корабля.”

- Заостренный конец - это передняя часть, - сказала Шафран.

Дэнни рассмеялся. - Передняя часть - это правый борт, верно?”

Они не говорили ни о войне, ни о других событиях своей жизни. Дэнни не сказал Шафран, женат ли он, и она не спросила его. Они провели вместе три ночи и два дня, когда Шафран обнаружила, что почти не может сосредоточиться на работе из-за дрожи, которая пробегала по ее телу подобно толчкам землетрясения всякий раз, когда ее мысли возвращались к предыдущей ночи.

Затем наступило третье утро, и на этот раз сумка Дэнни лежала на полу в гостиной квартиры Шафран, когда она пошла на кухню, чтобы приготовить ему чашку кофе. Когда он встал с постели, уже не было никакого соблазна вернуться в нее, потому что джип должен был подъехать за ним ровно в 08:00, и ему лучше было быть на тротуаре, чтобы встретить его.

Он исчез так же внезапно, как и появился. Шафран держала себя в руках, когда отмахивалась от него. Она хотела, чтобы его последнее воспоминание о ней было хорошим. И только когда джип скрылся за поворотом, а она поднялась на шатком старом лифте в свою квартиру и снова закрыла за собой дверь, она дала волю слезам.

Со временем, однако, они прошли, и как солнце выходит из-за самых темных облаков после того, как прошел ливень, так ее настроение снова поднялось, и она чувствовала себя почти веселой, когда ехала на автобусе на Бейкер-стрит. Она должна была признать, что нет ничего лучше, чем заниматься любовью, часто и исступленно, чтобы заставить тело чувствовать себя живым.

Но все сводилось к тому, что она снимала с себя униформу и обнажала свое беззащитное тело. Война длилась почти пять лет. Она провела это время как водитель, боец, агент и офицер. Но все эти три ночи она была всего лишь женщиной. И это было совершенно чудесно.

•••

Отец Конрада фон Меербаха, Отто, был безжалостно неверен. Он не пытался быть сдержанным, не делал ничего, чтобы уменьшить личную боль и социальное унижение, которые его поведение причиняло его жене Алате. Он хотел уйти от нее. Он не делал из этого секрета. Однако ему так и не удалось добиться развода. Набожная католическая вера Алаты означала, что она ни при каких обстоятельствах не пойдет на такой шаг, и ее муж впервые в жизни был вынужден согласиться с ее желаниями.

Оглядываясь назад, Конрад находил поведение отца по отношению к матери презрительным. Он, конечно, не возражал против всех этих лет жестокости и пренебрежения. Насколько он понимал, его мать не смогла удовлетворить своего мужа и заслужила любое наказание, которое он ей назначит. Что заставляло Конрада презирать поведение отца, так это слабость старика, не сумевшего найти способ развестись с женой, независимо от ее желания.

Когда представилась возможность избавиться от своей первой жены Труди, Конрад не стал терять времени даром. Труди была хорошенькой, послушной, но безвкусной блондинкой, самой привлекательной чертой которой было то, что она приходилась внучатой племянницей Густаву фон Болену и Хальбаху, или Густаву Круппу из Великой Крупповской сталелитейной и оружейной компании. Несмотря на статус и деловые преимущества, которыми Труди наделяла Конрада, в постели она была сплошным разочарованием, а у него было множество романов. Он сообщил ей, что она согласится на развод, на каких бы условиях он ей ни предложил.

“А что, если я не соглашусь на твои условия?- спросила она.

- Тогда ты проведешь несколько оставшихся дней своей жизни в лагере для рабов.”

Даже сейчас бывали моменты, когда глубина порочности Конрада заставала его жену врасплох. “Но . . . но. . .- Она с трудом выговаривала слова. “Я мать твоих детей. Как ты мог отнять у них мать?”