Война мёртвых

Охвен, Мортен и Тойво отмахивались от наседающих черных. Уже несколько раз Илейка вылавливал особо шустрых.

Людям нужно есть. Людям нужен отдых. Те запасы, что они когда-то взяли с погоста, уже закончились. Какой бы выносливостью Антикайнен ни обладал, какую бы силу лив ни выказывал, а долго это продолжаться не могло. И если бы не груды душ, затрудняющие продвижение, четверым товарищам пришлось бы совсем туго.

«Пусть они используют этих мертвых черных!» — сказал я в некотором волнении Ропоту.

«Так здесь все мертвые!» — возразил он. — «А, ты про вышедших из употребления!»

Бес на цыпочках припустил на шум битвы. Потом догадался и полетел.

Ату, братва! — закричал он. — Из этих павших душ делайте затор! Чтоб ни одна черная сволочь не могла через него перебраться!

Никто на эти слова не отреагировал. Наверно, некогда было. Но Илейка начал составлять из обездвиженных черных баррикаду, толщиной в три души. А викинги и Тойво принялись по ним топтаться, словно утрамбовывая.

Дальнейшее было делом техники и, собственно говоря, времени помноженного на усилия. Если как следует утрамбовать все эти павшие души, то с той стороны тоже потребуется достаточно много усилий, чтобы разгрести получившийся завал.

Черные и при жизни никогда не работали ни головой, ни руками. Поэтому вероятность того, что после смерти они начнут дружно пробивать себе и соратникам дорогу — меньше или равна нулю. Конечно, существовал вариант, что они пригонят сюда кающихся и заставят работать их, но на это нужно время. Даже в этом безвременном пространстве.

Это ты хорошо придумал! — сказал Тойво, запихивая очередную недвижимую душу под самый потолок расселины.

Даешь нам возможность перевести дух, — добавил Илейка, трамбуя и прессуя черных так, что туловища у них плющились.

Это не я, — честно признался Ропот и улетел обратно в залу, где до сих пор в полнейшей отключке лежал Вельзевул.

Охвен собрал несколько кусков льда, разлетевшихся ранее при их фееричном въезде в расщелину. Он начал устанавливать их на построенную баррикаду, начиная сверху. Втискивал ледяные обломки между душами, в их рты и подмышки — везде, где они могли задержаться. Викинг никому ничего объяснять не стал, да все и сами поняли, включившись в это дело.

Если с той стороны кто-то начнет рушить или разбирать баррикаду, лед вывалится, и произойдет это не бесшумно. Кто-нибудь обязательно услышит и встревожит себя и своих товарищей.

Пошли, парни, — предложил Охвен. — Предлагаю осмотреться.

Верно, — согласился Тойво. — Наша пассивность только на руку врагам. По большому счету их прорыв в расщелину — всего лишь дело времени.

И они пошли в том направлении, куда улетел Ропот. Других направлений, впрочем, и не было.

А бес, осторожно сев в прежнюю позу, опять принялся ждать.

Я почти допил свой чай и с радостью отметил про себя, что голова болеть стала меньше. Потом с горечью осознал, что нога все также сгибается в коленном суставе не очень, чтобы очень.

Эх, поутру пойду на озеро и брошусь в воду. Буду опять разрабатывать процесс сгибания-разгибания. Конечно, самый главный «единороссиянин» в нашей республике распорядился не разрешать людям плавать в естественных водоемах, но на это разрешение, как и на все, что выталкивала из себя «Единая Россияния» я плевал. Менты, конечно, не плевали, выходя на свои охоты, но в крайнем случае я надеялся уплыть за пределы их юрисдикции. Не, не под воду, а в сторону заброшенных причалов разворованного Беломорско-Онежского пароходства.

«Ну, Ропот, удалось создать стену?» — спросил я у беса.

«А то!» — ответил он.

Я порадовался, что моя идея оказалась полезной.

Художники с помощью лжи открывают правду. Политики с помощью лжи правду скрывают[84]. Я никогда не был политиком, я всегда был художником. Ну, не в плане — с мольбертом и кистью, но это и не обязательно.

Мы, карелы-ливвики, в июле каждого года всегда праздновали праздник Педрун-пяйвя. В этот же день попы праздновали Петров день. Многие из ныне живущих псевдо-исследователей старины считают, что это одно и то же. Да и пес с ними. Я верил, что все это совсем разные вещи. Даже вопреки явному недовольству исследователей старины.

Петров день, как таковой, посвящен памяти, соответственно, Петра. Ну, и его церкви, стало быть, христианской, лютеранской, протестантской, католической и прочее прочее. Но это не день его рождения, не день его смерти, вообще — ничего. Просто день Петра, встречайте.

Ну, а по-нашенски, по ветхо-ветхозаветному, как пращуры наши и предки карельские праздновали, это был праздник Оленя. Что и соответствовало переводу. Исследователи старины всегда по этому поводу дуют щеки: какой, к чертям собачьим, олень? Может, еще лося придумаете?

Не, лось тут не в тему. А олень, точнее — его рога — как раз то, что надо.

«Кому надо?» — осторожно поинтересовался Ропот. — «Видать, здорово тебе голову вскружил Велиал!»

Ну, в первую очередь мне самому. Пока на меня не напала прокуратура, я так буду думать. А когда нападет — все равно так буду думать, только тихо-тихо.