Моськи лают, караван идёт. Если моськи ещё и грязью бросаются, вообще превосходно — то, что доктор прописал, «масло», как любит говаривать мой друг детства Дамир Сидоров, бас-гитарист, рок-энд-ролльщик и хулиган. Я тоже прихватил от него это словечко из музыкантского слэнга, хотя многие не понимают. Это их проблемы, пусть подстраиваются.
— Если вы, Иван Аркадьевич, задвинете эту блоггершу так, как вы умеете, перед всей публикой, а потом покажете себя с лучшей стороны, — Бобров растянул губы в деланной улыбке, — тоже, как вы умеете, о ней забудут все СМИ через день, через неделю максимум, а вы продолжите свой триумфальный поход навстречу выборам.
— Не торопишься с триумфом? — усмехнулся я, хотя слово «поход» мне понравилось — ассоциация с крестовым. Собственно, что мне и нужно было на сегодняшний день.
— Я в нём не сомневаюсь, Иван Аркадьевич! Мы приложим максимум усилий, сделаем всё на разрыв аорты!
— Тогда я и услуги твои оплачу только по результату: когда моя партия лет через пять займёт большинство в Госдуме.
Треугольное лицо Боброва вытянулось, превратившись из равностороннего треугольника в остроугольный. А я больше ничего не добавил: пусть помучается. За каждое слово надо платить, даже если это шутка.
Мне пришлось задержаться в Хельсинки, и съёмки перенесли с семнадцати на 22:00 по просьбе секретаря. Приехали мы в одиннадцать прямо из аэропорта.
Московские пробки достигают апогея, стоит слегка припорошить столицу снежком. Кажется, я всё-таки добьюсь разрешения летать над городом на вертолёте, потому что такое положение дел меня совершенно не устраивает.
Федеральный канал изнутри напоминал студенческий Дом культуры. Так же много дверей, так же обшарпано и кучно. Толпятся «хомячки» без дела. Наблюдается полное отсутствие структуры и множество богемных лиц. Даже вахтёрша за окошечком была как из тех лет, когда мы с Дамиром лабали на гитарах в группе «Грязный Джо» и с гордостью носили косухи. Это меня умилило. Всегда трогают воспоминания о времени, когда всё было просто.
Бобров вместе с персональным продюсером разложили мне всё по полочкам, как идиоту: слова, нюансы, куда смотреть, как реагировать. Они беспрестанно улыбались, словно у них уголки рта были к ушам привязаны.
Раздражает! Потому и сказал:
— Пока не принесут кофе с ромом и хороший сочный стейк, ничего не начинаем.
Не потому что мне до жути хотелось есть, а чтобы скалиться перестали, аж желудок от патоки свело. Увы, Боброву не помогло.
— И мороженого мне, с шоколадной крошкой, — добавил я. — Срочно!
Тот упорхнул.
Если б он не был реальным профи в медиа-сфере, уже давно турнул бы его. Но надо отдать должное — разбирается.
Пока они бегали, избавив меня от скрипящей на зубах приторности, я углубился в биржевые сводки, развалившись на кожаном диване в VIP — гримёрной. Она отличалась от прочей ободранности, словно была продуктом монтажа, а не евроремонта. С деликатным стуком в помещение зашла Катерина. Белинская, кажется. Мы с ней не так давно встречались на зимних играх в поло — очередной модной фишке столичной аристократии.
— Можно, Иван Аркадьевич?
— Да, прошу, — я отложил планшет и улыбнулся исключительно из вежливости.
Она была похожа на мою бывшую любовницу: видимо, абонемент у одного пластического хирурга, а у того плохо с воображением. Зато с грудью у неё было всё хорошо — очень призывно вздымалась мне навстречу.
— Насколько я знаю, вы не слишком частый гость на телевидении, а я могу дать несколько советов. Или можем прогнать по сценарию ваш текст, знаете ли, камеры, свет, публика…
— Вы очень любезны, Катерина, но я не испытываю никакого смущения ни перед камерами, ни перед людьми, ни вообще перед кем-либо…
В дверях показался продюсер с эстонским именем, которое я так и не запомнил. В руках поднос с двумя стаканчиками.
— Лучше мы с вами, Катерина, выпьем кофе и поговорим о погоде, — добавил я.
Она растаяла и приземлила свои шикарные… хм… девяносто два… на диван рядом со мной. Беседа ни о чём, поставленный голос, красивые руки. Пенка от кофе на губах и призывное движение язычком. Лёгкий запах алкоголя. Приятный междусобойчик почти в полночь. Но Катерина скоро ушла, расцветая многообещающим флёром, как реклама духов, всегда подсознательно намекающая на секс.
Под музыку, овации, будто записанные за кадром, как в британских комедиях положений, я вышел на сцену и снова увидел Катерину. Но теперь было не время для намёков и флирта. Катерина держала себя профессионально, вела шоу отлично в хаосе слепящего света и апломба.
Она задала вопрос о моём вкладе в развитие побережья, я ответил. Операторы работали, ловя в камеру то Катерину, то меня, не обращая внимание на статистов вокруг. И вдруг откуда-то извне вклинился в мою речь голос:
— Некоторым всё неважно, лишь бы грести деньги лопатой! — Звонкий голос, яркий, как у школьницы, выступающей перед ветеранами… войск СС.