Война миров (The War of the Worlds)

At the sound of a cawing overhead I looked up at the huge fighting-machine that would fight no more for ever, at the tattered red shreds of flesh that dripped down upon the overturned seats on the summit of Primrose Hill.	Услыхав карканье птиц, я взглянул наверх; передо мной был огромный боевой треножник, который никогда больше не будет сражаться, красные клочья мяса, с которых капала кровь на опрокинутые скамейки на вершине Примроз-Хилла.
I turned and looked down the slope of the hill to where, enhaloed now in birds, stood those other two Martians that I had seen overnight, just as death had overtaken them.	Я повернулся и взглянул вниз, где у подножия холма, окруженного стаей птиц, стояли застигнутые смертью другие два марсианина, которых я видел вчера вечером.
The one had died, even as it had been crying to its companions; perhaps it was the last to die, and its voice had gone on perpetually until the force of its machinery was exhausted.	Один из них умер как раз в ту минуту, когда передавал что-то своим товарищам; может быть, он умер последним, и сигналы его раздавались, пока не перестал работать механизм.
They glittered now, harmless tripod towers of shining metal, in the brightness of the rising sun.	В лучах восходящего солнца блестели уже безвредные металлические треножники, башни сверкающего металла...
All about the pit, and saved as by a miracle from everlasting destruction, stretched the great Mother of Cities.	Кругом, словно чудом спасенный от уничтожения, расстилался великий отец городов.
Those who have only seen London veiled in her sombre robes of smoke can scarcely imagine the naked clearness and beauty of the silent wilderness of houses.	Те, кто видел Лондон только под привычным покровом дыма, едва ли могут представить себе обнаженную красоту его пустынных, безмолвных улиц.
Eastward, over the blackened ruins of the Albert Terrace and the splintered spire of the church, the sun blazed dazzling in a clear sky, and here and there some facet in the great wilderness of roofs caught the light and glared with a white intensity.	К востоку, над почерневшими развалинами Альберт-террас и расщепленным церковным шпилем, среди безоблачного неба сияло солнце. Кое-где какая-нибудь грань белой кровли преломляла луч и сверкала ослепительным светом.
Northward were Kilburn and Hampsted, blue and crowded with houses; westward the great city was dimmed; and southward, beyond the Martians, the green waves of Regent's Park, the Langham Hotel, the dome of the Albert Hall, the Imperial Institute, and the giant mansions of the Brompton Road came out clear and little in the sunrise, the jagged ruins of Westminster rising hazily beyond.	Солнце сообщало таинственную прелесть даже винным складам вокзала Чок-Фарм и обширным железнодорожным путям, где раньше блестели черные рельсы, а теперь краснели полосы двухнедельной ржавчины. К северу простирались Килбери и Хэмпстед - целый массив домов в синеватой дымке; на западе гигантский город был также подернут дымкой; на юге, за марсианами, уменьшенные расстоянием, виднелись зеленые волны Риджент-парка, Ленгхем-отель, купол Альберт-холла, Королевский институт в огромные здания на Бромптон-роуд, а вдалеке неясно вырисовывались зубчатые развалины Вестминстера.
Far away and blue were the Surrey hills, and the towers of the Crystal Palace glittered like two silver rods.	В голубой дали поднимались холмы Сэррея и блестели, как две серебряные колонны, башни Кристал-Паласа.
The dome of St. Paul's was dark against the sunrise, and injured, I saw for the first time, by a huge gaping cavity on its western side.	Купол собора св. Павла чернел на фоне восхода, -я заметил, что на западной стороне его зияла большая пробоина.