Война на уничтожение. Что готовил Третий Рейх для России

Разрушению репутации дикарей способствовал сам ход боевых действий. Офицеры и солдаты Красной армии демонстрировали именно то, чего фюрер настойчиво требовал от своих собственных солдат, – фанатичную стойкость и презрение к смерти. Узнав о том, что после поражения в Сталинграде фельдмаршал Паулюс отказался застрелиться и сдался в плен большевикам, Гитлер пришёл в неописуемую ярость. Этот образец «презренного малодушия» не вязался с немецкими представлениями о нордической чести. Зато с ними вязались многочисленные акты самопожертвования со стороны бойцов противника. Сначала их пытались объяснить угрозами комиссаров, потом тупостью русской массы. Но в реальной боевой обстановке всё воспринималось совершенно иначе. Так, историки Найцель и Вельцер, изучавшие диалоги немецких военнопленных, зафиксировали очень уважительное отношение германцев к бойцам Красной армии во второй половине войны: «Это люди неслыханной твёрдости сердца и тел, они дерутся до последнего, эти русские, настолько фантастически, что в это не поверит ни один человек. Это просто страшно – как сражаются русские!»[291] Практически то же отметил в мемуарах Генрих Метельман, канонир 222-й танковой дивизии вермахта: «Русские зарекомендовали себя умелыми, выносливыми и бесстрашными солдатами, разбивая в пух и прах наши былые предрассудки о расовом превосходстве»[292].

Особенное брожение умов среди немцев началось, когда в Германию стали поступать эшелоны с остарбайтерами. Об этом буквально вопиют внутренние секретные доклады СД, которые зафиксировали недоумение германских обывателей при столкновении с реальными русскими в 1942–1943 годах.

Об ожиданиях немецкого гражданского населения в них говорится так:

«Подавляющее большинство немецкого народа… представляло себе советских людей как обречённую, полуголодную отупевшую массу»[293].

В другом документе отмечается, что «восточных людей в целом рассматривали как неполноценных в расовом отношении»[294].

Однако все стереотипы в той или иной степени были опровергнуты. Шокирующими оказались результаты медицинских осмотров: выяснилось, что большая часть незамужних русских девушек сохраняют целомудрие, что совершенно не вязалось с геббельсовским тезисом о развращённом «советском рае». Наблюдая за «восточниками», немец не увидел и намёка на отмирание традиционной семьи; наоборот, остарбайтеры были крепко привязаны к своим родным и очень переживали, если с ними приходилось расставаться. Кроме того, многие работники с Востока были религиозны и носили нательные крестики – это опять же расходилось с пропагандой, которая выставляла всех советских людей воинственными безбожниками. Наконец, преувеличенным показался и тезис о довлеющем терроре ГПУ: немцы сталкивались с целыми группами остарбайтеров, из которых никто никогда не подвергался аресту. СД сообщало, что «часть населения проявляет по этому поводу [к пропаганде] скептицизм»[295].

Самой слабой частью пропагандистского концепта рейха были тезисы о низком интеллекте и бескультурье русских. Разные отношения к проекту большевиков не могут отменить того факта, что всеобщее массовое образование и просвещение в 1930-х годах действительно стали реальностью советской жизни. До начала войны в стране была почти ликвидирована безграмотность, хотя ещё в 1920 году перепись населения зафиксировала, что около 60 % жителей только Советской России не умели читать[296]. Накануне гитлеровского вторжения число студентов в СССР составляло 812 тысяч человек (в 8 раз больше, чем в 1913 году)[297], число учащихся средних специальных учебных заведений – 975 тысяч человек (в 175 раз больше, чем в 1913 году)[298]. Для распространения научных знаний повсеместно создавались Дома пионеров и кружки при школах, вузах, заводах и фабриках. На всех предприятиях были сформированы общедоступные библиотеки. Началось массовое издание научно-популярных журналов.