Война на уничтожение. Третий рейх и геноцид советского народа

Что касается знакомств и информированности Шмитц-Фойта, то по своему статусу он входил в кадровый костяк РСХА и в той или иной степени знал всю элиту спецслужб; к примеру, в 1937 году он занимал должность заместителя шефа прусской земельной уголовной полиции, где его непосредственным начальником был Артур Небе, будущий командир айнзацгруппы B на Востоке. С такими связями и положением Шмитц-Фойт мог, хотя бы и неофициально, знать очень многое, включая факты о лучевых экспериментах по стерилизации и назначения полицейского штаба для работы на Кавказе. Конечно, предположение о том, что именно он беседовал с автором письма Гиммлеру, нуждается в подтверждении, однако не выглядит невероятным.

В противоположность рассказу о Фойте объяснения мотивации подсудимого, конечно, звучат сомнительно. У Покорного практически не было никакой возможности «запутать» Гиммлера, так как в распоряжении рейхсфюрера находились крупнейшие специалисты, превосходившие отправителя письма опытом и регалиями; они легко распознали бы обман. Но дело в том, что такие авторитеты, как Гравитц и Таубок, сочли выводы Мадауса вполне обоснованными.

Гораздо реалистичнее выглядит соображение, что Покорный направил меморандум шефу СС с целью продемонстрировать лояльность режиму и тем самым обезопасить себя на будущее. На суде он признал, что испытывал «неудобства», связанные с политическими претензиями к нему из-за многолетнего брака с еврейкой. Правда, врач уверял, что к концу 1940 года всё это прекратилось[991]. Нельзя, однако, исключить, что доктор по-прежнему чувствовал на себе клеймо неблагонадёжности и это побуждало его демонстрировать преданность фюреру и рейху.

Трибунал скептически отнёсся к оправданиям врача из Комотау, но состава преступления в его действиях всё же не нашёл. Доктор был освобождён и продолжил медицинскую практику, не подвергаясь никаким преследованиям. Однако несмотря на то что нацистские проекты использования каладиума ни к чему не привели, история меморандума Покорного в высшей степени красноречива. Она доказывает, что Генрих Гиммлер действительно считал одним из приоритетных направлений германской медицины поиск быстрого и незаметного способа массовой стерилизации. В его окружении хорошо это понимали, а некоторые подчинённые, подобно Герланду и Ферингеру, проявляли рьяную инициативу именно в таких исследованиях. Главное же, этот сюжет свидетельствует, что конечные цели эсэсовских экспериментов не были особенным секретом. О них знали самые разные нацистские функционеры, будь то Фойт, Брандт или Таубок. Сам Покорный, оправдывая то, почему в его письме говорилось о стерилизации именно пленных «большевиков», заявил: «Я писал то, что могло произвести на Гиммлера наиболее серьёзное впечатление»[992], то есть подстраивался под запрос своего адресата. Таким образом, нельзя не согласиться с формулировкой обвинительного заключения Нюрнбергского трибунала по делу гитлеровских врачей:

«Нацисты искали самые научные и наименее очевидные способы истребления крупных человеческих масс как путём непосредственного убийства, так и путём лишения их возможности иметь потомство. Они разрабатывали новую отрасль медицины, которая дала бы им научные инструменты для планирования и осуществления геноцида».

Это заключение малого Нюрнбергского трибунала звучит особо зловеще в сопоставлении с набросками генерального плана «Ост». Заполучив возможность быстро обесплодить крупные людские массы, эсэсовцы смогли бы тайно осуществить сокращение коренных народов Востока до желательного минимума.

Несомненно, что последнее слово относительно судьбы славян после победы рейха оставалось бы за Гитлером. Фюрер же, как мы видели выше, в этом вопросе был настроен весьма радикально. Его собственные воззрения, как это часто бывало, шли дальше разработок чиновников востмина и даже СС.

В первую очередь Гитлер был противником совместного проживания немецких колонистов и русских людей в одних и тех же населённых пунктах. Для коренного населения он настаивал на резервациях, в которых был бы законсервирован самый примитивный образ жизни: без современной науки, техники, образования и медицины. Это отразилось в директиве Розенбергу формально от лица Мартина Бормана 23 июля 1942 года: «Немцы будут жить в заново построенных городах и деревнях, строго изолированных от русского (украинского) населения»[993].

Вождь рейха отмечал, что это должны быть чудесные города, ничуть не хуже, чем в других частях Великой Германии. То же самое касалось и германских посёлков.