Война на уничтожение. Третий рейх и геноцид советского народа

«Мы со своей стороны тоже могли бы обратиться к Президенту США с вопросом, каковы цели американской внешней политики и какие намерения у него относительно, например, центрально- и южноамериканских государств. В этом случае г-н Рузвельт, надо признать, имел бы полное право сослаться на Доктрину Монро и отказаться выполнять такую просьбу, расценив её как вмешательство во внутренние дела американского континента. Мы, немцы, поддерживаем подобную доктрину для Европы и прежде всего для территории и интересов Великогерманского рейха»[241]. Влиятельный германский журналист Йозеф Виншух уверял своих читателей, что эта, по его выражению, «доктрина Гитлера» заслуживает полного признания, такого же «как и американская доктрина Монро»[242]. 1 марта 1940 года министр иностранных дел Германии Иоахим фон Риббентроп повторил эту параллель в беседе со спецпредставителем Рузвельта Уэллесом: «Германия не желает иметь в Европе ничего больше того, чего Соединённые Штаты добились в Западном полушарии посредством доктрины Монро»[243]. Если перевести эти слова с дипломатического языка на обычный, то Третий рейх дерзко расписывался в планах господства над Центральной и Восточной Европой и требовал не мешать ему.

Импонировал нацистам и англосаксонский расизм — именно в нём гитлеровские идеологи усматривали причину успеха Британской империи и США. Так, нацистский философ Вархольд Драшер в книге «Превосходство белой расы» (1936) уважительно констатировал: «Религиозное учение о предопределении (почерпнутое ими из Ветхого Завета) трансформировалось у них в выраженное расовое сознание. Уже не как протестант, но как англосакс он (англичанин) считает себя избранным для власти над миром…. Власть над миром стала для него важнейшей частью его земного призвания»[244]. Результаты этой борьбы англичан за власть очень впечатляли фюрера. Гитлер признавался: «Какими бы средствами Великобритания ни приобрела свои колониальные территории — а я знаю, что она добилась этого силой и часто жестокостью, — я прекрасно знаю, что ни одна другая империя никогда не возникала иным путём и что в конечном счёте в истории учитываются не столько методы, сколько успех, и не успех методов как таковых, а скорее общее благо, которое эти методы приносят. Теперь нет никаких сомнений в том, что англосаксы проделали огромную колонизационную работу в мире. Этой работой я искренне восхищаюсь»[245].

Самое, пожалуй, неочевидное сходство нацизма с доктринами англосаксонской экспансии заключается в том, что Гитлер, как и его предшественники, претендовал на изобретение самой передовой социально-экономической системы, привлекательной для копирования в других странах. Точно так же, как Вашингтон настаивал на неизменной прогрессивности либеральной демократии, Берлин публично говорил о том, что в нынешних условиях именно национал-социалистический порядок может претендовать на подлинную революционность. «Другие народы и их государственные лидеры пугаются мысли о том, что здесь [в Германии] сложилось, — утверждал Гитлер. — Они понимают, что это государство достигло прочного синтеза национализма и социализма и что в долгосрочной перспективе это государство будет развивать мощное притяжение, подобное идеям Французской революции в её эпоху»[246]. Впрочем, для народов, населявших восточное пространство, подобная перспектива — стать нацистскими — была заведомо невозможна.

Таким образом, экспансионистские концепции нацизма обнаруживают большое сходство с доктринами завоевания Америки. И там, и там агрессор оспаривал право владения землёй, расчеловечивая конкурента, а в конце XIX века и вульгарно перенося на отношения народов теорию Дарвина; и там, и там этому процессу пытались придать вид естественного, запущенного непреодолимыми высшими силами; и там, и там захват земли позиционировался как способ создания континентальной империи. Все эти параллели, разумеется, не случайны. Глядя на Британию и на США, фюрер видел процветающие государства, которые шли к успеху, не считаясь с издержками. Старые пуританские приёмы казались основателю нацизма универсальным рецептом для строительства «тысячелетнего рейха».

Однако некоторые их компоненты нацисты значительно усилили. В то время как «предначертание судьбы» оспаривалось и даже высмеивалось в оппозиционной американской прессе XIX века, идеи агрессивной «геополитики», «крови и почвы» были органичной частью нацистской идеологии, не допускавшей никакого инакомыслия. Более того, Гитлер облёк теорию своего экспансионизма в научные термины и активно использовал для её продвижения академическую профессуру. Наконец, в нацистской Германии эти теории приобрели экзальтированные апокалиптические черты. Фюрер предрекал своему народу бескомпромиссную борьбу за пространство, в которой не может быть ничьей. В ней падут либо немцы, либо их противники.