Война на уничтожение. Третий рейх и геноцид советского народа

Помимо Ратцеля на Хаусхофера оказал сильное влияние британский мыслитель Хэлфорд Джон Маккиндер[227]. Согласно его выводам, в мире назревает противоборство морских и континентальных держав. Инициатива находится на стороне англичан и американцев, владеющих мощными флотами и контролирующими морские коммуникации. Противостоять им может только евразийский союз, сформированный по оси Берлин — Москва — Токио. Если Англия или США не хотят проиграть, согласно Маккиндеру, они должны всячески препятствовать созданию такого союза. Хаусхофер охотно принял эту модель с той лишь разницей, что он стоял на страже германских интересов и начал обосновывать необходимость германо-советско-японского альянса. Он писал: «Из эпохи расцвета викторианской мировой империи снова доносится предостерегающий голос… Гомера Ли[228] — автора знаменитой книги о мировых делах англосаксов. В этой книге относительно мнимого расцвета Британской мировой империи можно прочитать, что тот день, когда Германия, Россия и Япония объединятся, будет днём, определяющим судьбу англоязычной мировой державы, гибелью богов. Через всю эпоху процветания Британской империи проходит этот жуткий страх перед единственной в своём роде связью, вызывающей ощущение, что силы блокады и изоляции — эти поразительно управляемые искусства, каковыми мастерски владела ещё средневековая Венеция, могли быть обречены на провал в противостоянии с крупным образованием»[229]. Правда, Москве Хаусхофер отводил роль второго плана, утверждая, что она должна полностью отказаться от активной политики в Восточной Европе и повернуться лицом к Азии. Тем не менее в его построениях Россия фигурировала как «младший», но всё же независимый союзник рейха.

Гитлер, однако, переосмысливал эту концепцию по-своему. Принимая идею континентального господства, он считал предпочтительным не договариваться с Россией, а просто завоевать её территорию и присвоить её ресурсы. В пользу этого говорили его расовые предубеждения и антипатия к большевизму, а реверсом этих гитлеровских установок была надежда договориться о разделе сфер влияния с расово и политически родственной Англией. Впрочем, при всей разнице взглядов фюрера и Хаусхофера, и нацистские бонзы, и их приближённые геополитики указывали Германии путь на Восток.

Хотя в Третьем рейхе не появилось устойчивой формулы, которая напоминала бы эффектный американский лозунг Manifest Destiny, категория «судьбы» или «провидения» была крайне характерна для риторики нацистов и лично для Гитлера. В «Майн кампф» будущий фюрер, рассуждая о планах обрести земли на Востоке, ссылался именно на волю высших сил.

«Сама судьба указует нам перстом, — писал он.— Выдав Россию в руки большевизма, судьба лишила русский народ той интеллигенции, на которой до сих пор держалось её государственное существование и которая одна только служила залогом известной прочности государства»[230].

Для обоснования агрессивных планов Гитлер даже использовал категорию «божественности». Это определённо роднит его взгляды с пуританской религиозной этикой, хотя фюрер и воспроизводил её в образах модерна, на социал-дарвинистском фундаменте. Согласно ему, замысел природы способствует неограниченному деторождению, и лишь потом в ситуации естественного отбора выживают самые лучшие и сильные особи. Люди же ограничивают деторождение и затем «болезненно» борются за выживание каждого (даже самого слабого) родившегося. «Такая поправка к Божественным Предначертаниям, полагал Гитлер, кажется человеку очень мудрой и во всяком случае гуманной, и человек радуется, что он, так сказать, перехитрил природу…»[231] На деле же, по мысли автора «Майн кампф», эти действия уменьшают не только количество представителей своего вида, но и их качество. Из этого прямо следует, что божественный замысел в ином: увеличивать популяцию сильных и не стремиться к выживанию слабых[232]. Эта идеологическая заготовка, предложенная молодым Гитлером, была в ходе национал-социалистической практики распространена на целые народы: гитлеровцы пытались способствовать увеличению числа «сильных и лучших», то есть арийцев, и совершенно не считали себя обязанными бороться за жизнь всех прочих; напротив, обрекали их на смерть.

Интересно, что подобному провиденциализму фюрер оставался верен и гораздо позже. Так, выступая перед выпускниками военных училищ 18 декабря 1940 года (заметим: в день подписания плана «Барбаросса»), он по-прежнему утверждал, что ограничение рождаемости не для немцев, ссылаясь на высшие силы:

«Есть и другой путь. Это естественный путь, и он угоден Провидению: человек должен приспособить жизненное пространство к численности своего народа. Другими словами, он должен принять участие в борьбе за землю…»[233] Народ, проигравший это сражение, заключал лидер нацистов, «должен будет уйти»[234].