Война на уничтожение. Третий рейх и геноцид советского народа

Впрочем, были и те, кто отнёсся к писаниям самозваного графа с симпатией, в их числе оказался ещё один знаменитый друг Жозефа Артюра композитор Рихард Вагнер, от которого цепочка расовой теории потянется прямиком к фюреру. Вагнер открыто ненавидел евреев: вплоть до того, что от талантливейшего королевского капельмейстера Генриха Леви — сына раввина — он потребовал креститься перед каждой репетицией и наотрез отказался разговаривать с ним напрямую, предпочтя общение через посредников (одним из которых был сам Людвиг II Баварский). Манифестом антиеврейских взглядов стала статья Вагнера «Еврейство в музыке»[301]. Симпатия гения к труду Гобино объяснялась тем, что он как будто доказывал научные основания антисемитизма.

Большой интерес к опусу Жозефа Артюра вспыхнул в конце XIX — начале XX века, когда мир вступил в первую фазу активной глобализации. Детища прогресса — быстроходные суда, железные дороги и телеграфная связь — окончательно связали воедино большую часть территорий планеты. Это вскоре сделало общим достоянием цивилизованных стран ту мысль, что Земля конечна и её ресурсов не хватит на всех. Немедля обострились намерения великих держав разведать и присвоить любые богатства, которые несут в себе свободные земли, — месторождения золота, алмазов, каучука или, скажем, нефти, когда обнаружилось её гигантское значение. Ещё одним мотивом для захвата стал контроль над новыми транспортными коммуникациями вроде Суэцкого канала — этим, в частности, было обусловлено вторжение Англии в Египет в 1882 году. Таким образом, за последнюю треть XIX века великие государства колонизировали в мире всё, что ещё оставалось свободным до этого момента.

Динамику колониальных захватов стимулировало появление новых игроков на политической шахматной доске. Владычица морей Англия неожиданно для себя обнаружила, что её бывшие колонии в образе США вышли на первое место в мире по промышленному развитию и властвуют над Западным полушарием. В Европе на пятки англичанам наступала молодая и дерзкая Германская империя, которая не только перегнала Альбион по добыче угля и выплавке чугуна и стали, но и строила мощный океанский флот с явным намерением господствовать над морями. На Востоке поднималась загадочная Япония, силы которой были до конца не ясны. После отмены крепостного права в эру модернизации вступала Россия, которая нанесла поражение туркам в 1878 году, освободила Болгарию и запустила скачкообразный процесс распада Османской империи, явно претендуя унаследовать её влияние на Балканах. Получив новые импульсы от капиталистического прогресса, все эти государства стремились изменить миропорядок в свою пользу.

К колониальной политике свои правительства поощряли, а в некоторых случаях и понуждали (через прессу и агентов влияния) юные транснациональные корпорации. Они также были заинтересованы в захвате ресурсов, рынков сбыта и рабочей силы для преумножения капитала. Именно алмазная корпорация «Де Бирс» и её лидер Сесил Родс вовлекли Британскую империю в англо-бурскую войну для захвата золотоносных жил Трансвааля. В других случаях бизнес приходил уже на готовое. Так, знаменитый резинотехнический гигант «Мишлен» приобрёл огромные плантации гевеи во французском Индокитае. На них за бесценок трудились местные жители, которые сохранили о влиянии корпорации такую память, что в 1954 году, во время войны вьетнамцев за независимость, солдаты Хо Ши Мина ругали французских военнопленных не просто оккупантами, но и «слугами Мишлен».

Империализм (и расизм в качестве его инструмента) виделся сильным мира сего как лучшее средство борьбы с внутренней смутой. Тяжёлое положение подталкивало рабочих к стихийным бунтам против властей и борьбе за свои права. Но империализм предлагал действенные лекарства от этой социальной болезни. Аристократы и буржуа узрели возможность умилостивить собственную «чернь» за счёт ограбления заморских дикарей.

Более всего в формировании этой концепции преуспели британцы. Реакцией на лозунги Великой французской революции «Свобода, равенство и братство» в Англии стала философия Эдмунда Бёрка (который, к слову, приютил у себя бежавшего из революционной Франции Огюстена Баррюэля). По словам Ханны Арендт, «не посягая на права привилегированных классов внутри английской нации, Бёрк распространил принцип…. привилегий на весь английский народ, представив англичан как своего рода дворянство среди других наций. Отсюда его презрение к тем, кто претендовал на освобождение как реализацию прав человека, претендовать на которые, по его мнению, подобало только как на права “английского человека”»[302]. Такой подход должен был преодолевать социальные противоречия.