Война на уничтожение. Третий рейх и геноцид советского народа

Эта установка Германа Геринга, развивавшая и укреплявшая идеи Бакке, идеально описывает продовольственную политику нацистов 1941 года на большинстве оккупированных территорий. Страшные последствия блокады Ленинграда затмили собой два важнейших факта, без которых картина войны на уничтожение против Советского Союза выглядит весьма неполно. Первый — трагедия города на Неве была лишь частью общей нацистской стратегии голода. Второй — эта стратегия не была декларативной; она самым энергичным образом, пусть и в более мягких формах, применялась по отношению к другим регионам СССР.

Общим для всех городов России, Украины и Белоруссии, попавших под власть нацистов, был принцип немедленной реквизиции продовольствия со складов и из магазинов. Местное население сразу же лишалось возможности просто купить продукты. Немцы вводили распределение еды, но только для тех, кто устроился к ним на службу, и это был более чем скромный паёк, не всегда отпускавшийся в полном объёме; те же, кто остался без места, оказывались предоставлены сами себе. Добыть пропитание люди могли преимущественно натуральным обменом промышленных товаров на пищу — как правило, в деревне. Причём в некоторых регионах, например в Киеве и Харькове, захватчики регулировали этот процесс: они могли перекрыть привоз еды в город, отнимая продукты даже у тех, кто только что выменял их в селе. Это молниеносно усиливало голод и количество его жертв.

Ещё одной возможностью выжить для местных становились рынки, но, во-первых, цены там были заоблачные, во-вторых, базары работали не везде. Всю зиму 1941–1942 года не действовал рынок в Пскове, запрет на базарную торговлю вводился на некоторое время в Киеве и Ровно. Л.В. Дудин, киевский коллаборационист, сразу пошедший на службу к немцам, свидетельствовал: «Я вспоминаю два совещания по продовольственным вопросам, состоявшиеся летом 1942 года у киевского городского комиссара, майора СА Берндта. На первом из них Берндт сказал, что рейхскомиссариат в Ровно требует немедленно закрыть базары, запретить частным лицам подвоз продуктов к городу и перевести всё население исключительно на снабжение по карточной системе. В ответ на это представители городской управы (украинской) сообщили, что это будет означать немедленный голод всего четырёхсоттысячного населения Киева…. Тогда Берндт полностью согласился с мнением представителей местного населения, но через месяц он вызвал их вновь и на этот раз уже без всякого обсуждения приказал выполнить распоряжение Ровно. Это имело для населения Киева самые гибельные последствия»[544]. Таким продуманным образом завоеватели не только экономили собственные запасы, но ещё и производили отбраковку, во-первых, самых слабых и больных, которые расценивались как «лишние едоки»; во-вторых, тех, кто был настроен враждебно по отношению к ним.

Ярким примером реализации политики голода является Минск, население которого к началу оккупации составляло 250 000 человек, а к концу — в пять раз меньше.

«Мы всё время хотели есть, иногда за сутки только воды попьёшь — и ладно, — вспоминал житель белорусской столицы Сергей Яковлев. — Еду можно было выменять на одежду в ближайших деревнях. Обычно — на картошку или шелуху, хлеба почти не было. Но если, выходя из города, видели в дозоре не тех полицаев — все уже знали их в лицо и по именам, — поворачивали обратно: знали, что на обратном пути “этот” всё равно всё отберёт»[545]. Немецкий врач Вольфганг Лишке писал жене, что снабжение минского населения зависит от воли немцев[546]. Воля эта оказалась такова, что только за первые два месяца оккупации от голода в Минске скончались 9000 гражданских лиц[547].

К зиме снабжение не улучшилось. По сообщениям советских спецслужб этого периода, в столице Белоруссии «продовольственных магазинов нет. На рынки (их в Минске несколько) крестьяне последнее время ничего не везут, так как в прошлом немцы реквизировали у них всё, что они привозили в город для продажи… Основная масса населения голодает… Рабочие получают от 200 до 450 грамм [хлеба], один раз в день суп и небольшое количество соли и патоки. Выдаваемый населению хлеб — очень плохого качества»[548].

Хлеб, упоминаемый в разведсводке, пекли по рецептуре, утверждённой нацистским министерством продовольствия. Живейшее участие в её утверждении принимал всё тот же Герберт Бакке. Как говорилось на одном из осенних обсуждений с его участием, «опыты по производству особо изготовляемого хлеба для русских (Russenbrot) показали, что самая выгодная смесь для него получается такой: 50 % ржаного шрота (драньё при помоле ржи, часто используется как компонент комбикорма), 20 % свекловичного жома (отходы свеклосахарной промышленности), 20 % целлюлозной муки, 10 % молотой соломы или листвы»[549]. Этот эрзац, отражающий отношение оккупантов к местному населению как к скоту, был крайне невкусным и попросту вредным для организма.