Война на уничтожение. Третий рейх и геноцид советского народа

Сыпной тиф был отличительной чертой именно оккупированных территорий: в советском тылу эпидемиологическая ситуация была в разы благоприятней, а вот на занятых нацистами землях переболело 70 % населения[569]. Советская разведка в начале 1942 года сообщала об эпидемии сыпного тифа в Смоленске: «Городская управа издала постановление об обязательной госпитализации заразных больных, но родные укрывают заболевших, так как в госпитале совершенно отсутствует уход за больными, в связи с чем чрезвычайно велика смертность»[570]. Майор госбезопасности Н.А. Шведчиков докладывал начальству, что жителей города Чудово под Новгородом немецкое командование лишило «всякого продснабжения» и это привело к большой смертности, а весной 1942 года «распространился сыпной тиф, от которого население… вымирало полными семьями. Нужно сказать, что немецкая администрация г. Чудово противотифозных мероприятий среди гражданского населения не проводила и никакой медицинской помощи больным тифом не оказывала, только лишь ограничивалась тем, что больных вывозили в третий район г. Чудово, откуда так же распространялась эпидемия на здоровое население»[571].

В этот же период произошла вспышка болезни в оккупированном Пскове. Немцы пытались лечить заболевание в городе, но в сельской местности просто оцепляли деревни, где были случаи заражения, и бросали их на произвол судьбы. Когда тифом заболели несколько ребят из детского трудового лагеря, созданного оккупантами в Вырице (Ленинградская область), комендант объявил: если заболеет хоть один немец, то лагерь просто сожгут со всеми его обитателями[572]. Это была не угроза, сказанная в сердцах: по отношению к тифозным советским военнопленным или депортированным крестьянам массовое сожжение бараков с больными, но ещё живыми людьми практиковалось повсеместно[573]. Так, по свидетельству псковской учительницы Анны Романовской, во время нацистского отступления «деревни, расположенные вблизи лесов, куда заходили партизаны, выжигались, население направлялось в лагерь, где большинство умирало от голода. В некоторых бараках начиналась эпидемия сыпного тифа. Для того чтобы эпидемия не распространилась на немецкую армию, бараки вместе с людьми обливались керосином и поджигались»[574]. К счастью, эпидемию в Вырице удалось остановить.

Зимой 1941/42 года эпидемия голодного тифа охватила Донбасс, Днепропетровск и Кривой Рог. Между тем доступ к медицинскому обслуживанию по указу рейхскомиссара Коха от 1 марта 1942 года имели только лица, работавшие на рейх, причём зачастую оно было платным: так, цена обычной перевязки доходила до 40 карбованцев. Ситуацию усугубляли и карательные действия ведомств Гиммлера по отношению к заболевшим. СД уничтожала больных прямо в больницах, а те, кто успевал скрыться, только способствовали распространению инфекционных заболеваний[575].

Особое место в гитлеровских планах уничтожения занимал Киев. 19 августа 1941 года Йозеф Геббельс записал в дневнике, что фюрер «собирается даже не брать Петербург и Киев силой оружия, а заморить голодом»[576]. Упоминание «матери городов русских» в одном ряду с Ленинградом, как выше мы видели у Геринга, симптоматично: двум мегаполисам, как и Москве, готовилась одинаковая судьба. Это подтверждает запись Франца Гальдера, который зафиксировал намерения нацистского диктатора за день до Геббельса: «Киев будет превращён в пепел и развалины (указание Гитлера)»[577]. Впоследствии нацистский министр пропаганды объяснял ход мыслей своего вождя: «Фюрер всегда придерживался той точки зрения, что не следует брать крупные советские города. От этого никаких практических преимуществ, только вешать на себя скопление женщин и детей, за чьё пропитание и обеспечение приходится брать ответственность. Той же точки зрения он придерживался в отношении Ленинграда и Москвы, а также Киева; к сожалению, войска всё-таки взяли город, в основном потому что штабы хотели получить места для расквартирования»[578].

Эта логика ярко высвечивает специфику войны против СССР: Гитлер не боялся повесить на себя «скопления женщин и детей» в Париже или Брюгге, однако на Востоке применялся совсем иной подход. С точки зрения верхушки нацистов, здесь были другие женщины и дети, попадавшие в категории «бесполезных едоков» и «представителей низшей расы». Поскольку в глазах Гитлера они не вполне принадлежали к человечеству, то и человеколюбия к ним проявлять не следовало.

Впрочем, ненависть нацистов именно к этим трём советским центрам была вызвана не только их многочисленным населением, которое не хотели кормить. Киев, Москва и Ленинград — города, сыгравшие огромную роль в русской истории — были национальными символами, которые пробуждали в коренном населении память о славном прошлом и гордость за предков. А это как ныне, так и в будущем могло ставить под сомнение немецкое право на господство, поэтому уничтожение трёх столиц было важно также по политическим и идеологическим причинам.