Война на уничтожение. Третий рейх и геноцид советского народа

Похожая ситуация сложилась в оккупированном Харькове, который зимой 1941–1942 года также подвергся нацистской продовольственной блокаде: продукты питания доставлялись в город только для немцев. Местные же могли отовариться лишь на базаре, где всё продавалось втридорога, либо попытать счастья в деревнях и обменять ценные вещи — у кого они были — на еду. «Гитлер-освободитель, освободивший харьковчан от большинства жизненно важных вещей, освободил их и от необходимости употребления пищи, — писал мемуарист Константин Власов. — У нас в коридоре жили две пары пожилых супругов. Одна пара куда-то исчезла, и больше я никогда её не видел. Другой, видно, некуда была исчезнуть, и она тихо умирала от голода. Я вначале делился с ними лепёшками, а потом и сам стал пухнуть от голода… В ноябре чета Носковых скончалась, и взрослые на тачках их куда-то увезли. Такими трагедиями был наполнен весь город»[592]. 23 ноября нацистский голод убил одного из главных советских зодчих той эпохи, человека, который создал архитектурный облик современного Харькова, дядю поэта Александра Блока Алексея Николаевича Бекетова[593]. В шаге от голодной смерти застыла маленькая харьковчанка, будущая народная артистка СССР Людмила Гурченко. «Постепенно всё, что составляет человеческий организм, перестроилось на единственную волну: “хочу есть”, “хочется кушать”, “как! где достать поесть”, “не умереть с голоду”», — вспоминала Людмила Марковна[594].

Исследователь Норберт Мюллер оценил число жертв голода в Харькове только за зимние месяцы в 23 000 человек[595]. По словам современного украинского историка А.В. Скоробогатова, «это был голодомор, какого город ещё не видел. Люди опухали от голода и гибли. По некоторым данным, в городе от голода умерло до 30 тыс. человек… Постепенно голод медленно отступал, особенно с августа 1942 года, когда была введена карточная система, но он никогда [имеется в виду до окончания оккупации] не был ликвидирован…»[596]

Голод свирепствовал и в сельской местности, где нацисты вели политику тотального ограбления местных жителей. Так, в Ново-Петровском районе Московской области «в селении Покровское фашисты отобрали у населения продукты питания и выгнали из помещения, в результате голода и мороза погибло 250 человек»[597]. В одном только Погорельском районе Тверской области от голода умерло 2418 мирных жителей[598]. Любая претензия коренного населения на использование личного имущества с порога отвергалась расой господ. Когда одна из жительниц Смоленской области умоляла немецкого офицера не забирать корову, потому что семеро её детей останутся голодными, оккупант просто застрелил её и троих её детей[599].

«Во всех приказах нам напоминали, что мы находимся в побеждённой стране и что мы господа этого мира, — вспоминал солдат 14-й роты 279-й пехотной дивизии Вилли Вольфзангер. Последствия этих напоминаний ярко, с большим художественным даром выписаны в его походных записках.

«В одной из деревень мы застряли на долгое время. Выгоняли женщин из домов, заставляя их ютиться в трущобах. Не щадили ни беременных, ни слепых. Больных детей выбрасывали из домов в дождь, и для некоторых из них единственным пристанищем оставалась только конюшня или амбар, где они валялись вместе с нашими лошадьми. Мы убирали в комнатах, обогревали их и снабжали себя продовольствием из крестьянских запасов. Искали и находили картофель, сало и хлеб. Курили махорку или крепкий русский табак. Жили так, не думая о голоде, который эти люди станут испытывать после того, как мы уйдём»[600].