Война на Востоке. Дневник командира моторизованной роты. 1941—1945

– Эй, вы там! Немедленно заткните свои грязные глотки! – вмешался я. – А тебе, Оссиг, настоятельно советую быть поосторожнее, иначе ты скоро предстанешь перед народным судом.

Коротышка, старший стрелок, почувствовал себя виноватым из-за того, что дал повод для раздора между своими товарищами. Протянув спорщикам пачку сигарет, он примирительным тоном произнес:

– Рене, Карл, сделайте мне одолжение, помиритесь. Уверен, что ты, Карл, так совсем не думал!

Немного помедлив, Оссиг взял сигарету из протянутой пачки и пробормотал:

– Извини, я не хотел испортить тебе праздник.

Тем временем мы стали приближаться к месту своего размещения. Я приказал «взять ногу», и рота с песней строевым шагом вошла в Оттендорф. После команды «Разойдись!» солдаты разбрелись по местам постоя и продолжили отмечать праздник по случаю дня рождения фюрера. Я же собрал младших командиров, и наши посиделки закончились грандиозной попойкой, во время которой не раз слышались знакомые мне слова: «Наслаждайся войной, поскольку мир будет ужасен».

Грайффенберг, 22 апреля 1945 года

В воскресенье после обеда, два дня спустя после парада в честь дня рождения фюрера, мы с командирами взводов взобрались на холм, где возвышалась стометровая громадина развалин крепости Грайффенберг. Усевшись как на троне на обломок базальтовой скалы, я с любопытством стал разглядывать лежавший в долине городок с аналогичным названием, что и крепость. Отсюда хорошо просматривались церковные купола, безмятежно поблескивавшие в лучах весеннего солнца, и крыши домов. С этой высоты птичьего полета открывался также вид на Квисскую плотину^[112], начинавшуюся на западной окраине города.

– Наш дивизион уже три недели нежится в кроватях, – заметил лейтенант Цитен. – Неужели про нас забыли?

– Нежится – слишком громко сказано, Ганс. За это время мы привели наши самоходки в порядок и превратили молодое пополнение в более-менее сносных солдат, – напомнил я своему другу и надежному командиру взвода Цитену.

– Все равно большинство из них никуда не годится, – вмешался лейтенант Гладе. – Более недисциплинированных солдат видеть мне еще не доводилось. Призвали на войну одних не прошедших армейскую школу желторотиков.

– Вы судите о них слишком строго, – решил взять под защиту недавно прибывшее пополнение фельдфебель Воятский. – Страна находится в состоянии войны уже шесть лет, и молодые парни ничего, кроме войны, не знают. Многих из них начинают использовать в качестве помощников ПВО люфтваффе уже с шестнадцати лет. Что они могут вспомнить о годах своей юности?

– А у нас разве лучше было? – возмутился лейтенант Гладе. – Моя молодость тоже пошла коту под хвост – почти шесть лет в сапогах, по уши в дерьме и грязи, лицом к лицу со смертью. Во имя чего? Разве войну все еще можно выиграть?

– Одного такого, кто не верит в нашу победу, я знаю, – закашлялся фельдфебель Боргман.

Все с удивлением посмотрели на него, а лейтенант Гладе спросил:

– Чтоб меня черти взяли, кого вы имеете в виду?

– Своего наводчика обер-ефрейтора Оссига. Он пропал с позавчерашнего вечера.

Фельдфебель виновато пожал плечами и извиняющимся тоном добавил:

– Я еще вчера вечером хотел доложить вам, господин обер-лейтенант, но понадеялся на то, что он одумается.

– Так-так, Карл Оссиг, значит, – задумчиво проговорил я. – Парню выпала тяжелая судьба, и в последние годы он находился в определенном разладе с самим собой – его отец был членом компартии и в тридцать третьем штурмовики^[113] бросили его на «перевоспитание» в концентрационный лагерь. Через несколько месяцев отца выпустили, но он был уже полностью сломленным человеком. Карл тоже вплоть до прихода Гитлера к власти состоял в молодежной коммунистической организации. Он сам как-то рассказал мне об этом. Теперь, значит, решил сбежать и сейчас, скорее всего, скрывается дома. Это где-то в районе Лигница^[114].

– Вы собираетесь подать рапорт? – озабоченно спросил фельдфебель Боргман.

– Конечно! При всем понимании мотива его поступка я не могу сделать для него исключения, да в интересах всех наших боевых товарищей, выполняющих свой долг до горького конца, и не хочу. Для меня дезертиры больше не товарищи, а дерьмо.

– Не могли бы вы подождать еще денек, может быть, он все же вернется, – попросил фельдфебель.

Я немного помедлил, а потом решил:

– Хорошо, даю ему срок до утра. Завтра будет трое суток, как он самовольно оставил часть, а нам, возможно, предстоит бой. 20-я танковая дивизия уже с утра на марше. По опыту знаю, что там, где она остановится, вскоре появится и наш 88-й истребительно-противотанковый дивизион. Эта игра продолжается уже четыре месяца.

Мы замолчали и стали глядеть на бесконечные колонны, двигавшиеся по дороге из города в северном направлении навстречу русским. Нам было ясно, что передышка для нас закончилась, и при мысли о предстоящих боях с танками превосходящего по силам противника всех невольно охватывал озноб. Неужели это будет наш последний бой?

Оттендорф, 23 апреля 1945 года