Война на Востоке. Дневник командира моторизованной роты. 1941—1945

– Передайте людям, сидящим на самоходках, что провода под током.

Затем я вновь повернулся к военному коменданту вокзала:

– Мне непонятно, господин майор, почему вы запрещаете общаться с населением солдатам, только что вернувшимся с полей кровопролитных сражений. Ведь именно его, это самое население, они и защищают.

– Господин обер-лейтенант, ваш долг как офицера не обсуждать, а выполнять приказы. Запомните это! А теперь побеспокойтесь, чтобы ваше стадо исчезло с моих глаз.

В этот момент я увидел, что большая часть моих людей слышала тирады майора. Вначале они только ухмылялись. Но теперь их лица приняли угрожающее выражение. Скандала допустить было нельзя, и поэтому мне пришлось обратиться к старейшему командиру взвода:

– Лейтенант Цитен! Вы слышали, чего желает майор? Попрошу вас позаботиться об исполнении его требований.

Услышав это, мои люди, ворча и отпуская колкие замечания, направились к эшелону, а я дал волю своему раздражению:

– Господин майор! Я приказал выполнить ваши требования потому, что не желаю иметь лишние хлопоты на пути следования. Порядок и дисциплина должны соблюдаться, но следует также учитывать изменившиеся условия. То, что является нормальным в обычное время, в часы, когда речь идет о судьбе народа, только отрицательно сказывается на моральном облике войск. Своим поведением вы посеяли сомнение и неуверенность у многих моих солдат, которые еще вчера жертвовали своей жизнью во имя нашей родины. Вы согнали их с перрона как шелудивых псов. Такого никто из нас не забудет.

– Что вы себе позволяете? Еще одно слово, и я позабочусь о том, чтобы вы действительно меня не забыли. Только из-за таких солдат и офицеров, как вы, русские топчут нашу землю. Недисциплинированность ведет к трусости и бегству…

Наш разговор становился все громче, и кто знает, чем он мог бы закончиться, если бы локомотив не дал сигнал к отправлению. Он прогудел еще раз, и эшелон тронулся. Мне ничего не оставалось, как, повернувшись на каблуках, побежать к ближайшему вагону. Поезд уже набирал ход, когда я в него впрыгнул, оказавшись по воле случая возле своего «Фольксвагена», и, бросив последний взгляд на майора, уселся на сиденье машины рядом с Бемером.

– Эта тыловая крыса начала обвинять нас в трусости. Мне еле-еле удалось сдержаться!

– Ах, господин обер-лейтенант, в нашем зоопарке по воле Господа бегает немало странных человекообразных зверей. Не стоит портить себе нервы из-за какой-то надутой жабы. Не обижайтесь, но именно среди господ офицеров встречаются подобные типы.

Проговорив это, Бемер уверенным движением вынул бутылку шнапса и наполнил два стакана.

– У кого возникли неприятности, тот должен выпить шнапса, сказал как-то Вильгельм Буш^[107]. Или что-то наподобие этого. Ваше здоровье, господин обер-лейтенант.

Я не смог сдержать улыбки:

– Мне кажется, Бемер, что вы снова заложили за воротник. Не сердитесь на меня и не принимайте всерьез ни того майора, ни Иванов, ни всю эту проклятую войну!

Я проглотил свою порцию спиртного и забыл обо всех неприятностях.

Ноль часов Верность

Только тот хранит верность в глубине своей души,

Кто любит родину так, как ты.

Теодор Фонтане[108].

Как могло произойти такое, что даже в последние недели войны, когда все понимали, что поражение неминуемо, тогдашнее фронтовое поколение продолжало выполнять свой долг? Почему солдаты и гражданское население стойко переносили неслыханные тяготы и шли на жертвы? Чтобы ответить на эти вопросы, необходимо вспомнить о предыстории событий того времени.

Молодые парни, которым довелось вступить в 1939 году в войну, хорошо помнили, как в результате Версальского договора, положившего конец Первой мировой войне, по воле держав-победительниц Германия оказалась искалеченной и униженной. Поэтому они были по-настоящему убеждены в необходимости пересмотра данного договора и были готовы ради этого справедливого дела пожертвовать своей жизнью. Также и позже, когда победа казалась уже все менее вероятной, большинство немцев не желало капитуляции, поскольку последствия проигранной Первой мировой войны все еще отчетливо стояли перед их глазами.

Усилению воли к сопротивлению у солдат способствовало появление «плана Моргентау»^[109], являвшегося планом жестокой мести, по которому остатки Германии должны были быть расчленены, а само государство превращено в аграрную страну.

В последние месяцы войны немецкие солдаты своими глазами на жутких примерах смогли убедиться в том, как, следуя призыву Ильи Эренбурга убивать германских фашистов и забирать немецких женщин в качестве военной добычи, Красная армия мстит немцам за то, что они учинили русским. Это частично соответствовало истине, а порой было надумано. Поэтому им казалось, что для них нет иного выхода, как продолжать сражаться до горького конца.