Война патриотизмов: Пропаганда и массовые настроения в России периода крушения империи

Революция 1905 года дала России гражданские свободы, Государственную думу и Основные государственные законы. П. Б. Струве писал, что революция создала русского гражданина. Однако, согласно тем же Основным законам, власть монарха оставалась самодержавной, что вступало в противоречие с существованием представительного законодательного органа власти. В российском обществе вплоть до 1917 года продолжался спор, является ли Государственная дума парламентом. Официально власти отрицали за Думой парламентский статус, отмечая, что по закону законодательная власть разделена между императором, Думой и Государственным советом. Кроме того, Государственные думы I и II созывов не доработали свой срок и были досрочно распущены по решению царя (роспуском 3 июня 1907 года II Думы избирательный закон был изменен в пользу высокого имущественного ценза, что лишило беднейшие слои населения избирательного права). Патриоты-монархисты, воспринявшие Манифест 17 октября чуть ли не как личное оскорбление, в конце концов стали относиться к Думе как некоему Земскому собору. Л. А. Тихомиров в законченной в 1905 году книге «Монархическая государственность» выступал против создания Думы на общегражданских началах, так как в этом случае она могла бы трансформироваться в парламент; он полагал, что это должен быть орган в первую очередь коронной нации – русских: «Единение царя и народа, которым созидалась Россия, имело место именно в среде русского народа, а не среди поляков, евреев, армян и т. д.».

Крушение надежд на освобождение России вынуждало часть общественности переживать чувство вины за незавершенную революцию. Свойственная интеллигенции саморефлексия еще со времен «кающегося дворянина» (чей образ был введен в литературу Н. К. Михайловским в 1870-е годы) вновь вызывала чувство коллективного стыда, что отразилось в вышедшем в 1909 году сборнике критических статей «Вехи». В предисловии к нему М. О. Гершензон оправдывался, что статьи написаны не с «высокомерным презрением» к прошлому российской интеллигенции, «а с болью за это прошлое и в жгучей тревоге за будущее родной страны». С. Н. Булгаков в статье «Героизм и подвижничество» в качестве психологической особенности русской интеллигенции называл «социальное покаяние» перед народом. Называя революцию духовным детищем интеллигенции и обвиняя последнюю в отходе от веры в угоду просветительскому «догмату человекобожества», Булгаков тем не менее считал, что именно на интеллигенции лежит миссия просвещения народа:

Вот почему для патриота, любящего свой народ и болеющего нуждами русской государственности, нет сейчас более захватывающей темы для размышлений, как о природе русской интеллигенции… получит ли Россия столь нужный ей образованный класс с русской душой, просвещенным разумом, твердой волею, ибо, в противном случае, интеллигенция в союзе с татарщиной, которой еще так много в нашей государственности и общественности, погубит Россию.

При этом Булгаков увидел в ценностных конфликтах, «битве патриотизмов» левой интеллигенции и консерваторов столкновение космополитического и националистического мышлений, сокрушаясь по поводу того, что «так легко эксплуатируется этот космополитизм представителями боевого, шовинистического национализма, у которых оказывается, благодаря этому, монополия патриотизма».

В 1911 году П. Б. Струве выпустил сборник своих статей за 1905–1910 годы под названием «Patriotica», в которых призывал общественность к выработке чувства «личной ответственности», а власти – к признанию верховенства права и отказу от абсолютизма. Струве писал о столкновении нескольких «психологий» в революции, мешавших разным политическим группам понять друг друга и найти общий язык. Власть он обвинял в том, что ее идеалом является полицейская монархия, опирающаяся на «фальсификацию несуществующих патриархальных чувств»[112]. В предисловии он отметил, что все статьи объединены общим чувством «патриотической тревоги», которая была вызвана усилившимся расколом власти и общества, что ставило под сомнение национальную идею Великой России. Струве обвинял радикально настроенную интеллигенцию в том, что она разрушает государство, путая его с властью, но высказывал мнение, что «можно ненавидеть государство, но нельзя ненавидеть свою нацию».