Война (СИ)

Внезапно перед внутренним взором женщины всплыло что-то темное, пахнущее кисловатыми испарениями спиртного и источающее шум, гвалт, топот многочисленных ног. Она почувствовала грязный городской мороз, щипающий кожу лица, а спустя мгновение вспомнила проплывающие над головой уличные фонари и свою усталость, свое бессилие… Наста вспомнила, как быстро шагала, ведомая братом, боясь споткнуться – а за ворот наспех застегнутой куртки заползал ноябрьский холод. Он крепко держал ее за руку, шагая размашисто, вынуждая ее семенить как маленького ребенка. Было темно, стоял поздний вечер и от того, что узкий переулок, по которому они шли, был совершенно пуст, становилось еще холоднее. Рядом горели окна квартир и свет этот усиливал ощущение нелюдимости, одиночества.

- Сейчас мы согреемся и поедим, - сказал ей Иврам, чуть оглянувшись на нее. – Еще немного.

Его зеленые глаза мерцают, в них отражаются огни фонарей и зимние звезды. Он одет еще небрежней, чем она, даже без шапки, но вроде и не обращает на это никакого внимания. Еще несколько поворотов и проулков и они вышли к одноэтажному приземистому зданию с растрескавшейся облицовкой. Окна здания, светящиеся разноцветными огнями, забраны ржавыми решетками, а над заплеванной деревянной дверью висит блеклая вывеска «Бар «Мидия». Они входят внутрь, их останавливает грузный охранник с лицом старого пьяницы:

- Эй, малолетки, вам сюда нельзя! Пошли вон!

Иврам бросает ему несколько крупных купюр и вход в бар оказывается открытым. Внутри темно, душно и тесно. Сверкает цветомузыка, рвано освещая чащобу движущихся в такт громыхающей музыки тел. Здесь пахнет алкоголем, сигаретным дымом и сальным человеческим потом. Все посетители одеты дешево и крикливо, особенно молоденькие девушки, размалеванные как проститутки. Не отпуская ее руки, Иврам прошел через толпу танцующих к бару - тот состоял из стойки, стеллажей с дешевым спиртным и витрины, на которой были разложены закуски: бутерброды, хот-доги, какие-то салаты. Брат, делая заказ и расплачиваясь, продолжает прикасаться к ней, будто опасаясь, что она попытается сбежать.

Им удалось найти место в углу зала. Иврам усадил ее за стол – такой же грязный, как и все в этом месте. Перед Настой появилась пластиковая тарелка с хот-догами, залитыми кетчупом, и бутербродами. И банка «Пепси».

- Ешь, - сказал ей брат, откупоривая пластиковою бутылку с джин-тоником и прикладываясь к ней. Себе он ничего не купил, кроме спиртного, хотя Наста не видела, чтобы он ел. Когда она потянулась, чтобы взять у него бутылку и тоже сделать глоток, он оттолкнул ее руку: - Нельзя. Сначала поешь.

Еда отвратительна на вкус, однако Наста послушно ест, потому что понимает – ей нужны силы. Брат поглощает спиртное и курит, щурясь при этом на дергающихся под музыку людей. Ни его взгляд, ни лицо не становятся хмельными, как если бы он пил чистую воду. Он взирает пристально, выискивая подвох и опасность, хотя в этом месте до двух четырнадцатилетних подростков никому нет дела, никто их ни в чем не заподозрит. Наста постепенно согревается, перестает мелко дрожать, к ней возвращаются силы, утерянные было ею где-то в закоулках холодного вечера.

- Дай, - шепчет она, вновь требуя спиртное.

На этот раз брат позволяет ей сделать несколько глотков. Спиртное согревает желудок, растекается по жилам приятным теплом. Она дышит носом, прикрывая глаза, пытаясь сосредоточится в этом шуме и вони, наваливающихся на нее со всех сторон. Что это за дрянное место!.. Висок еще слегка болит от удара, коим ее наградил брат. Но когда он ее ударил? Сегодня, вчера, позавчера?.. Наста не может собраться с мыслями. Она думает о Владлене, но спросить о нем Иврама не решается. Она вспоминает о том, как брат ударил Панова ножом и её желудок невольно сжимается, подкатывая к горлу. Сердце у нее ноет, вздрагивает, как продрогшая птица.

- Дай еще, - просит она опять. Иврам молча вручает ей бутылку, сосредоточив свое внимание теперь на сестре. Он не говорит ни слова, просто смотрит, а Наста больше всего на свете сейчас не хочет встретиться с ним взглядом.

Между тем ударные звуки танцевальной композиции стихли и перетекли в медленную мелодию, сдобренную гитарными семплами. Надрывно плачущий голос Майкла Джексона, поющий «Give in to me», наполнил душное пространство зала, призывая танцующих разбиться на пары. Неловко закидывая руки на плечи мужчинам, женщины принимали приглашения к медленному танцу, вульгарно двигаясь и не соблюдая ритм. В движениях танцующих пар не было красоты, только животная рефлексивность, пахнущая примитивным сексом и помоями.

«…Ты всегда как камень холодна,

Потому что хочешь отвергать меня.

А я готов потратить всю жизнь

На поиски Тебя…

Любовь – это чувство,

Дари его, когда мне это нужно…»