Война (СИ)

Когда стукнула, закрываясь, дверная створка, приложила палец к губам, показательно оглянулась по сторонам — вдруг кто подслушивает? — и достала из рукава исписанный листок.

Стоило ей показать письмо, якобы написанное Энори… Лайэнэ готова была поклясться, что лицо мальчика осветил солнечный луч — и кожа зазолотилась, и болезненные тени куда-то пропали.

— Ты его видела, да? Он говорил обо мне? Он скоро придет? Чем-то занят сейчас? Я готов ждать, сколько надо…

Врать стоило осторожно. Лайэнэ не очень умела это делать, но покажите хоть одну женщину в Квартале, которой совсем никогда не приходилось говорить не то, что есть!

Говорила, благо, заранее подготовилась.

Врать ей пришлось не только голосом, не только едва уловимым тревожащим ее ароматом — но и движениями; она была женщиной, да и не умела двигаться так, как он, но многие мелкие жесты могла повторить, и они неосознанно внушали мальчику — перед тобой свой человек.

Не могла читать мысли, но видела в чертах наследника Дома все, что ей было нужно.

Принесли завтрак; мальчик лишь отмахнулся, но она уговорила поесть, обещая сразу продолжить рассказ. Тайрену покладисто упихал в себя целых три пирожка — если верить Микеро, обычно едва осиливал один.

Доедая последний, вдруг испугался, поперхнулся даже:

— Но как же тебя пропустили? Никто ведь не знает?

— Мне разрешил… твой дядя. Он… знает, да, и понял, что твой наставник для тебя значил.

Недоверчивым был взгляд мальчика — верно, ему говорили иное. Пришлось будто невзначай коснуться письма, лежащего на столике, разгладить его. Волшебное действие — всего-то напоминание о том, кому доверял.

— Значит, уважаемый дядя все-таки лучше, чем я подумал о нем, — признался Тайрену. — Он сперва мне понравился, но потом…

Мальчик запнулся: привычка к осторожности перевесила радость. Ясно стало — об этом сейчас больше не скажет.

— Теперь нам пора на воздух, — произнесла Лайэнэ. Странно было ощущать себя нянькой. Живой ребенок совсем не то, что девочки-воспитанницы ашриин. Впрочем, и Тайрену назвать обычным нельзя.

Мальчик кое-как собрал волосы в хвост, перекрутил жгутом, оставляя свободный конец, скрепил заколкой. Сооружение еле держалось. Да уж, прическам Энори его никак научить не мог.

— Не люблю, когда меня чужие трогают лишний раз, — пояснил мальчик, заметив ее любопытный взгляд. — Няньку едва терпел, она все стремилась поправить. А сам никак не научусь. Ну не вижу я, что там и как на затылке!

— Помочь тебе? Научу, чтобы всегда мог сам, и хорошо. Ты не смотри, что у меня волосы так просто лежат, я умею.

Заколебался, но ответил:

— Потом.

Довольно милым был монастырский садик, и в Храмовой Лощине ценили красоту. Тут она была вневременной, свободной от мишуры моды, уравновешивала здешнюю строгость жизни. Жаль, так мало цветов… только жасминовые кусты, но на них пока нет даже почек.

Тайрену направился к скамеечке в углу сада, устроился, покачивая ногой; Лайэнэ не столько видела, сколько ощущала, как из-за угла на них смотрит охранник мальчика. Подошла, присела на землю подле скамьи. Неудобно, холодно, только что делать — служанки не садятся рядом с хозяевами, даже если хозяева — дети.

Разговорились. Мальчик оказался неглуп, начитан, не так уж и молчалив — с тем, кого он счел достойным разговора. А с чего бы ему быть иным? Он все-таки сын хозяина всей Хинаи… да и Энори вряд ли стал бы возиться с ребенком, который не может связать два слова.

Мог, и прекрасно. Только третьим все время становилось имя, которое рада бы никогда больше не слышать.

— Он очень скучает по тебе. И вот еще что…

Ступала на скользкую почву. Собиралась спросить о том, о чем едва знала. Ей бы побольше времени, чтобы мальчик научился ей доверять. Но что-то подсказывает: времени этого крайне мало. Достаточно было увидеть лицо Энори, и брошенная на пол куртка… Есть вещи, которых он не делал никогда. Мог насмехаться над сильными мира сего, дерзить им в глаза, грустить, не скрывая этого — но он никогда не выходил из себя. Раньше.

— Я знаю, он ведь недавно… связывался с тобой?

Паузы Тайрену не заметил, стосковавшись не то что по Энори, хоть по собеседнику, с которым можно о нем говорить. Даже страшно было, насколько сразу поверил, доверился полностью — ей, незнакомой, только назвавшейся присланной старшим другом…

— Он мне писал, велел ждать следующего письма… Я жду.

Так вот как все было. Значит, сам не сумел проникнуть за эти стены. Хоть что-то отрадное…

— Он… что-то такое сказал тебе?

— Нет, — мальчик помотал головой, прядь выпала из кое-как сооруженной прически, — Но обещал… о том, почему пришлось покинуть город. Сказал, я пойму, что делать. Я всегда его понимал, — добавил Тайрену с гордостью.

— Что ж, раз обещал, значит, напишет, — ответила молодая женщина, стараясь, чтобы голос звучал ровно и даже весело, — А мы пока будем жить, как жили… или нет, как-нибудь получше устроимся.

**