Но если все же ей повезет, выпадет сказочная удача, и жизнь сохранят, будущее погибнет навсегда.
Лайэнэ захотелось бежать, оставив и мальчика, и паутину, куда она упорно пыталась попасть.
Попала вот, радуйся!
Но бежать-то и некуда, если рассуждать здраво. Микеро знает о ней. И остальные… сообразят рано или поздно. У Дома Таэна есть люди, способные разыскать песчинку на дне реки.
Лайэнэ прижала ледяные пальцы к вискам. В окна коридора влетали далекие песнопения; но усилий всех монахов не хватит, чтобы Тайрену забыл.
Воистину, Энори научился поступать по-человечески. Только люди настолько жестоки…
**
Сайэнн в эту ночь не спала. С ней никто не разговаривал — никто не заподозрил, что она прячется в одной из каморок — но она слышала куски разговоров и понимала, что завтра, скорее всего, будет штурм крепости. Еще до того, как укрыться от взоров, она оделась в лучшее. Разглаживала бархатистую зеленую ткань верхнего, узкого платья, теребила нежно-розовый шелк нижнего. Заря над лесом, розовый бутон среди листьев…
Энори говорил, что цветы нередко несут смерть — и самые опасные выглядят куда безобидней, чем роза с шипами, которая всего лишь колется.
Память стала тяжелой, как надгробный камень, и покрылась мхом. Наружу не могло пробиться ничего — ни близость их, ни разговоры, да и лицо с трудом представляла. Знала, что так пытается защитить саму себя от осознания, что произошло, и не понимала, зачем.
Большую часть ночи она просидела в темноте, только свет, проникавший в щелку из коридора, согревал ее. Один человек в крепости мог бы ее найти, но, возможно, он решил, что она все же уехала, хоть сам выпустил носилки с одной Минору.
Да, он мог считать, что Сайэнн передумала — перестал подозревать ее, и незачем было за ней следить. А дел хватало помимо выслеживания женщины.
В крепости никто не спал, то и дело кто-то проходил или пробегал по коридору, стук шагов передавался соседним доскам, и Сайэнн ощущала их все. И голоса; ближе к рассвету стало тише, все были во дворе и на стенах. Где-то вот так же, едва дыша, сидели другие женщины, если хоть кто-то из них остался под ненадежной защитой стен. Некоторые наверняка остались, ради мужа или возлюбленного.
В тишине Сайэнн слегка задремала; ее разбудил дальний шум, тот, который не раздражает слух, а тревожит его, угрожающий и непонятный. Путаясь в платье — от долгого сиденья затекли руки и ноги — она выбралась наружу, добралась до галереи, с которой был виден двор.
Еще не рассвело, повсюду горели огни — сильно больше, чем в обычные дни, всюду метались факелы и тени.
Начался штурм.
По ночи? — удивилась Сайэнн, но сообразила — темнота послужит какой-никакой защитой от лучников.
Из темноты прилетали стрелы — а другие улетали в темноту, казалось, что это одни и те же. Из темноты целиться было удобней; как подходили чужие солдаты к воротам, она не видела, но они должны были соорудить себе какую-то защиту. Может, щиты из тонких стволов — один на нескольких человек, Таниера упоминал о таких еще в прошлые, мирные дни.
Она завертела головой, ища его на стене — крупная фигура в доспехе, отливающем оранжевым огнем, отыскалась почти мгновенно. Он, во всяком случае, был жив. Знакомых офицеров разглядела не всех, но это не значило ничего. Сумятицы не было, хоть нападения ночью не ждали.
Не совсем ночью — восточный край неба над кедрами слегка посветлел, Сайэнн видела его лучше других — возле нее не было факелов, и стояла она ближе всего к стороне, откуда приходит рассвет.
Командир Сосновой поднял руку, отдавая какой-то приказ. В этот миг ощутила гордость за то, как он спокойно и уверенно держится. Нет, любить его и теперь не смогла бы, хотя постаралась бы научиться, но уважать, отдать всю свою жизнь и верность — с радостью.
С ним ничего не может случиться, осознала она. Кучка каких-то головорезов… Они разобьются о стены, их накроет дождем из стрел и огненным варом. Остатки рассыплются по лесам, и долгие дни солдатам придется охотиться на разбойников…
Командир Таниера упал. Тяжело, скатившись с лесенки; казалось, звон доспеха долетел и сюда. Во дворе воцарилась сумятица; темные подвижные фигуры рассыпались по нему, перепрыгивали через тела, стреляли из маленьких луков. Уже не промахивались; там, среди факелов, было светло, да и рассвет поднимался все выше.
Сайэнн вцепилась в перила, ощущая вкус крови во рту. Ей не надо было думать о том, почему они здесь, раз целы ворота.
Во дворе творилось что-то невообразимое, не понять было, командует ли кто воинами Сосновой. Стреляли и со стен, внутрь, но опасались попасть в своих же. Лазутчики проникли сюда, верно, переодевшись в форму Хинаи, сообразила она. Господин Таниера ранен или убит, и еще кто-то из офицеров, может быть, все.
А потом первым рухэй подоспела подмога — и эти уже не прятались.
Распахнулись ворота, и враги ворвались во двор, с кличем, который не могли заглушить другие возгласы и крики умирающих. И вместо тьмы с ними был рассвет.