Война в 16. Из кадетов в «диверсанты»

— Чего-о-о? Я? Я с сыном на передовой в Семёновке уже месяц сижу. А в город я за лекарствами еду, — обиженно сказала она.

Отважная гуманитарщица даже представить себе не могла, что в Семёновку она больше не вернётся и будет вынуждена из города выходить впопыхах со всеми.

На пути в Славянск мы сначала услышали, а потом увидели в районе заводов танк! Это был первый наш танк, который появился в Славянске. У нас даже появилась надежда, что к нам придёт подкрепление и мы будем дальше сражаться в Семёновке и защищать Славянск. Мы постоянно об этом между собой говорили. Думали о том, что находимся в плотном вражеском кольце, и если на нас попрут, то будет очень «жарко». Обсуждали любой расклад. Даже если укропы приблизятся на расстояние 10 метров и полезут в штыковую. Зная их «заячью» натуру, в это верилось, конечно, слабо, но всё же. Мы все отдавали себе отчёт в том, что можем погибнуть в любой момент. Особенно остро это чувствовал я и те, кто со мной периодически участвовал в эвакуации груза 300 и 200. Но парадокс заключался в том, что страх смерти уходил на задний план, когда ты ежедневно видел эту смерть, чувствовал её всем своим нутром — в обстрелах, свистящих пулях и осколках.

На войне я чувствовал близость с Богом, как никогда. Нет. Не так, как святые и великие молитвенники, а как человек, который чувствует, что сегодня-завтра умрёт. Я старался постоянно молиться. В уме, своими словами, но так искренне, как в мирной жизни не всегда удаётся. Молились почти все. Артист молился вместе со мной перед каждой поездкой на машине.

Но самое полезное, чему я научился на войне — не бросать слова на ветер. Следить за языком, значит: не болтать лишнего, не материться (хотя я и до войны не привык маты гнуть), не говорить всякие глупости, а больше по делу.

Оттого что каждый день я находился под обстрелами и ощущал запах смерти, у меня изменились ценности. Например, если бы до войны мне дали, или я заработал какую-то сумму денег, порадовался бы, потому что за деньги можно купить много полезного. А в Семёновке деньги ничем не отличались от туалетной бумаги. Их негде тратить. И копить смысла не было, так как, возможно, завтра тебя не станет, и деньги не понадобятся. Это касалось всего материального — того, чем так дорожат штатские.

Зато в цене были патроны от ПМ, которых всегда не хватало, лично для меня — редкие медикаменты, типа сильнодействующих «антишоков» или «Целокса»[198].

Мы довезли с Артистом ещё ничего не подозревающую Деда Мороза и высадили у медчасти возле СБУ.

На обратном пути увидели, что повара кухни на территории АИЗа, в которой готовили еду для всего командования в здании бывшей СБУ, грузят вещи в машины. Это означало, что весь состав тылового обеспечения покидал Славянск.

У нас с Артистом уверенность была одна — Славянск может эвакуироваться хоть весь, но Семёновку мы будем оборонять до конца. И не только потому, что мы сами готовы на это, но и потому, что командование её не будет оставлять. Слишком хорошие фортификационные сооружения там возведены.

Сборы проходили, когда на улице совсем стемнело. Таким образом уменьшались шансы быть замеченными украинскими беспилотниками и стукачами в городе.

Возле АИЗа мы перекинулись несколькими словами со своим общим знакомым, а потом я включил камеру и записал небольшой видеоролик[199]:

— Ребят, привет от Семёновки всем, — на прощание, садясь в машину, сказал я ребятам. — Вот больница возле СБУ. Эвакуация ополчения и остальных сотрудников, которые готовили кушать, санчасти и всех остальных. Мы не знаем, что дальше будет. Мы остаёмся в Семёновке — держать дальше дорогу, по которой они будут все эвакуироваться. Нам сказали держаться до конца. Мы будем там пока. Как Бог даст. Видите, какая война — бомбят Славянск, силы неравные. Эвакуация ополчения Славянска. Кто-то остаётся, кто-то уезжает.

— Там Лёлик, — говорит Артист.

— Интересно, Лёлик остаётся или уезжает? Наверное, уезжает.

— Да почему уезжают? — возражает Артист. — Может их перебрасывают на Семёновку?

— Кого перебрасывают? Колонны машин? — удивляюсь я

— Военные почему будут эвакуироваться?

— На Семёновку разве что бэтээр подъедет какой-то. Танк, может, какой-то, и то вряд ли.

Вдруг мы увидели рядом со въездом в вертолётное училище, которое находилось неподалёку от СБУ, сначала «джихад-мобиль», а потом Моторолу. Но попадаться ему сейчас на глаза мы не очень хотели. Так как он будет задавать вопросы: «А почему вы здесь? Чем занимались? Почему не в Семёновке?» Поэтому мы решили незаметно проехать.

— Моторола там стоит, поехали быстрее, — тихо говорю водителю.

— Мы подвозили очень смелую женщину с гуманитарной помощью. Она остаётся в Славянске… — переключаюсь я.

— Да врубай свет, здесь можно со светом ехать, — прошу Артиста включить фары. Пока мы ехали по городу, их включать не воспрещалось.

— Да я не знаю, где кнопка, — признается бывший камазист.

— А это не свет был? Это так типа… — огорчился я, так как думал, что габариты, которые он раньше включал, были фарами.