Война в России и Сибири

Медленно, терпеливо, с помощью случайностей, а они всегда против тех, кто в проигрыше, от доноса к доносу, от заговорщика к заговорщику, добрались до самых мелких. Эти мрази стали грызться между собой, как крысы в теплой клетке. Во время допросов ни одного благородного чувства, ни одного доброго слова; полицейские, знай себе, записывали, потом забирали. Сошек радовала возможность разрушать, быть грозной силой в мире, где они так мало значили, пугать продажных чиновников, ощущать лестное могущество.

Проиграли? Ну, так пропадай все пропадом! Эти несчастные, постоянно имеющие дело со смертью, похоже, отдали должное превосходству врагов и, освобождаясь от долгой тяжести принуждения, даже смеялись вместе с ними. Часто, проникнувшись внезапной приязнью к тюремщику или следователю, внушившим им теплые чувства, они предавали, когда их никто не просил, своих друзей, которые могли бы спастись, на кого не падало подозрения. Те, кто не сумел вовремя сбежать в степь, в отряды, которые нападают только скопом, были обречены. Их товарищи подстерегали их, тянули к ним руки из тюремных камер.

Малышка Ольга окончательно перешла в стан врагов. Она гуляла под охраной солдата-чеха и выискивала новые жертвы. Она рассказала все, что могла вспомнить, но могла еще навести на след – маленькая собачка на поводке.

Осматривая один из домов, где заговорщики проводили свои собрания, полицейские увидели в саду человека, спящего в тени дерева. Они прошли мимо него, но Ольга обернулась. «А я вроде знаю этого дяденьку». Присмотрелась и добавила: «Да, это Битков». Чехи его взяли, он показал паспорт с фамилией Семенов. Сказал, что не знает Ольги, не знает, чей револьвер, который нашли рядом с ним в кустах. Несколько ударов нагайкой и новая очная ставка с девочкой, и он все рассказал. Он не знал, что Павлова нет в живых, и приехал к нему за инструкциями. Его допрашивали без грубости, и он сразу же указал на женщину по имени Шура.

В тот же вечер арестовали Шуру у нее в комнате, куда полицию проводил Битков. У нее не нашли никаких компрометирующих бумаг, был только донос ее приятеля. Когда ее допрашивали, солдаты, окружившие дом, заметили прохожего, он внимательно смотрел на окна комнаты, где происходил арест. Молодой человек, прилично одетый, казалось, обеспокоен происходящим. На всякий случай забрали и его.

Шура на очной ставке с Варей, Ольгой и Битковым начала с того, что все отрицала: она защищала свою жизнь. Друзья добавили подробностей, о каких не знала полиция, чтобы уличить бывшую сподвижницу. Варя, смеясь, повторяла:

– Да признавайся ты, чего скрывать? Они уже заарестовали половину, а вторую расстреляли. Не валяй дурочку.

Шура упорствовала, но настал день, она не выдержала напора бывших друзей и призналась.

Молодого человека, который был арестован той же ночью, что и Шура, казалось бы, без всяких оснований, она очень скоро «узнала». Он упорно молчал, но, проведя три недели в тюрьме, сдался и написал начальнику полиции следующую записку: «Я знаком с Шурой, работал с ней в организации у большевиков и готов рассказать все, что знаю».

Пожелав сократить допрос, которому его немедленно подвергли, он попросил бумагу и ручку и написал подробный отчет о своей деятельности, избегая всего, что могло бы скомпрометировать его сообщников. Однако он ставил себе в заслугу организацию в окрестностях города повстанческих отрядов, боровшихся с сибирским правительством. Он из добропорядочной буржуазной семьи, учился в Казанском университете. Отчет он завершил следующим образом: «Я буду искать и найду средство убежать».

Сообщая таким образом о своих намерениях, он, очевидно, вспоминал какого-нибудь из своих собратьев, которого несколько раз арестовывали, но он несколько раз бежал из русской тюрьмы. Но в полицейском расследовании, о котором я рассказываю и которое так интересовало военных союзников в Сибири, принимали участие только два русских офицера, остальные «враги свободы» являлись иностранцами. Русского тюремщика в современных условиях можно подкупить. Но из чешско-польской тюрьмы эти враги рода человеческого не убегали никогда. Студента из Казани постигла та же участь, что и всех остальных.

Несколько дней спустя после этих событий чехи, охранявшие большой мост через Обь, заметили пьяного крестьянина, он громко орал, задирал прохожих, пригрозил какой-то женщине револьвером. Поскольку пьяница оказался на запретной территории, дебоширил и имел револьвер, чехи сочли за лучшее посадить его на несколько дней под арест. Он сидел в общей камере, через которую вели Пашу Лаврентьева на очередной допрос. Паша узнал дебошира (с паспортом на фамилию Иванов) и воскликнул:

– Надо же! И тебя взяли! Как дела, Поликарп Понамарев?