Противник бежал в сторону Адамской. Отряд разведчиков и рота пехоты отправляются этой ночью, чтобы гнать его дальше. На рассвете подполковник Като уходит с двумя ротами охранять саперов.
120 «красных» казаков, которые прогнали 200 казаков дружины Лисковского и 120 солдат Чезинского, – все из станицы Газимурская и поселка Адамский. Свой отряд они создали из стремления к независимости и желания отомстить за жестокости Семенова, но кочевая жизнь и общий раззор толкнули их к грабежам. При этом они не забыли свои первые побудительные мотивы и ссылаются на них, оправдывая свои действия. Они забрали у жителей Бушулея, у бедняков в том числе, последние шапки, сапоги, полушубки. В кооперативной лавке на железнодорожной станции, которая одна практически снабжает весь этот бесхлебный район хлебом, забрали всю муку (197 пудов), оставленную офицерами Семенова.
Однако сиротский дом, куда они явились, собираясь ограбить и его, они не тронули, поглядев на тщедушных обитателей. Я сам видел нетронутые риги с зерном. Директор сиротского дома, назначенный еще при царизме, продолжает работать при любых правительствах, какие сменяют друг друга как в России, так и в этой деревне, не стал брать муку, которую ему предложили казаки.
7. Военная демократия. Взгляды самураев
Не желая рисковать своим вагоном при встречах, которые мы ждали завтра, я отправил его в Куэнгу, а сам вместе с русским солдатом, которого атаман Семенов предоставил в мое распоряжение, занял место в вагоне 3-го класса вместе с японскими офицерами.
Потрясающий контраст представляют образ жизни одних союзников, включая чехов, которые устраиваются у себя в вагонах не только с удобствами, но и с роскошью, и образ жизни других: офицеры-японцы живут предельно просто, сурово, без всяких удобств. Из вагона убраны все скамьи. Мы лежим на полу, друг напротив друга, по всей длине вагона на одеялах, которые японские власти щедро поставляют своим военным без различия чинов. Личные вещи запрещены. У этих офицеров, людей иногда богатых и знатных, нет ничего, что хотя бы отдаленно напоминало о роскоши. Я вспоминаю о своем посещении генерала [Х.] Хосоно, командующего бригадой, в Маньчжурии. Гостиничный номер, где меня принял старый военный, сверкал чистотой, у генерала в качестве вещей был маленький чемоданчик, его туалетные принадлежности ничем не отличались от солдатских. Он был настоящим самураем и ходил вместе со своими подчиненными в разведку.
В нашем вагоне денщики спят у нас в ногах, по соседству с всегда раскаленной из-за сибирских холодов печкой. Они то и дело ставят на печку то котелок, то чайник, то кастрюлю, где варится все то же мясо и консервированные овощи. Офицеры и солдаты едят одно и то же, готовя еду совершенно одинаково в одинаковых алюминиевых котелках.
Отношения между солдатами и командирами изумили меня сердечностью и простотой. Самое удивительное в прославленной японской дисциплине то, что она действует без шума и усилий. Солдат, входя, совершает церемониальный поклон и, уходя, точно такой же. С офицером он говорит своеобразным искусственным голосом, нарочитым басом, что выглядит очень странно у молодых людей. Эта манера говорить, вытянув шею, голосом, выходящим из глубины горла, четко артикулируя звуки, которую застенчивые японские крестьяне осваивают на службе очень быстро, идет от самураев, она была принята еще в те времена, когда военным искусством занимались с утра и до вечера тысячи людей.
Офицер отдает приказы, никогда не повышая голоса, солдат, молча, вникает в приказ и благоговейно его исполняет. Поразительный контраст с русской армией, где врожденный у крестьян дух непокорности выбивали при царизме палками, но как только началась революция, он смел всю армейскую табель о рангах.
В Японии верность начальнику век за веком числится среди главных добродетелей. Удивительное послушание солдат – это подготовка к неслыханным жертвам в исполнении долга, что общественная мораль вменяет в обязанность каждому. На протяжении тысячи лет нацию формировали феодальные идеалы, сплавляя практику с вековыми традициями, выковывая общность интересов у разных слоев, объединяя людей перед смертельной опасностью, никакая демократия никогда не спаяет так общество. В Японии воинский дух, унаследованный от феодализма, пронизывает всю армию, как солдат, так и офицеров. Их серьезность и безупречное поведение контрастируют с расхлябанностью, что порой можно наблюдать в других иностранных корпусах. Не подумайте, однако, что солдаты, безоговорочно послушные офицерам, сдержанные и безупречные на улицах, не что иное, как рабы. Нет, они необыкновенно горды, словно служат самому императору. Любой японец готов пресечь малейшую невежливость по отношению к нему, каких немало допускают некоторые иностранцы. Японцы отличаются от них более древней и глубокой культурой. И если они меня приняли и даже с сердечностью, то потому, что увидели мои добрые отношения с их офицерами и мое уважение к их порядкам.