Война в толпе

Революция — не убийство, это закапывание трупов. Эти люди и идеи уже до революции были мертвы. Всегда повторяется то же самое бессилие перед смертью. Зубатову в свое временя тоже ничего не удалось. Кроме того, не бывает глобальных заговоров. Позже мне самому приходилось принимать участие во многих заговорах в Украине и за ее пределами, поэтому я больше не верю в действенность заговоров. Всегда преувеличивают возможности спецслужб. Они способны доставить неприятности, однако не способны определить перспективы даже маленькой организации. Сокрушительный удар по боевой организации эсеров нанес не провокатор Азеф (под его руководством она эффективно функционировала), а революционер Бурцев. Рассказывают, что до 25 % членства Армии Крайовой составляла агентура Гестапо. Агенты были даже в непосредственном окружении Штефана Ровецького, тем не менее, организация действовала и осталась в истории как одна из выдающихся подпольных организаций двадцатого столетия. Как бы это не было неприятно нам, украинцам. Я много повидал и из собственного опыта могу утверждать, что парадокс состоит в том, что люди и явления обычно таковы какими кажутся на первый взгляд, их изнанка написана на их лице, свои тайны они рассказывают на первых минутах знакомства. Впрочем, случаются исключения.

Человек интересен в своих поступках и публичных высказываниях. Вне этого нет интересного. Вообразите историю Наполеона, написанную его камердинером. Там не было бы ни Аустерлица, ни Маренго, ничего, кроме грязных носков и платков.

Что может быть скучнее правды? Истина всегда тавтологична. Сказать, что СССР развалился потому, что все когда-нибудь разваливается, будет правильно, но так неинтересно! Намного интереснее поверить в заговор.

Человек имеет перед собой сплошной поток жизни и нуждается в том, чтобы систематизировать его. Систематизировать — как правило означает найти причину. И находят всегда неправильно. Только с возрастом осознаешь, что явная история интереснее тайной, что последствия интереснее причин, что канонические Евангелия интереснее Апокрифов.

В детстве нас интересуют сказки, в юности приключения, потом романы, а уже далее только мемуары.

В то время на мне висело несколько административных дел за несанкционированные массовые акции и была заведено уголовное за рецидив.

Как-то меня осудили на пятнадцатисуточное заключение. Меня засунули в автозак и отвезли в спецприемник на Ремонтной улице.

— Работать будешь? — спросил офицер, который принимал меня.

— Конечно же нет. — Ответил я.

— А что будешь делать?

— Вести антиправительственную агитацию.

— Ну, ступай тогда в лентяйку.

«Лентяйкой» называлась камера, куда сажали тех, кто отказывался работать. Там кормили через день. Камера была переполнена. Я поинтересовался, есть ли клопы и получив утвердительный ответ, втиснулся на нары. Я закрыл глаза и стал вспоминать свой первый административный арест. Это было весной 1989 г. Во время какой-то массовой акции возле Верховного Совета УССР милиция повязала трех ребят. Я влез на фонарь и призвал всех идти на Крещатик перекрывать движение транспорта. Я повел за собою толпу, которая, правда, значительно поредела. Не успели мы перекрыть улицу, как привезли и возвратили нам задержанных.

Через пару дней утром, когда я завтракал, в дверь позвонили. Я открыл. В квартиру ворвалось десяток милиционеров, схватили меня в чем я был и отвезли прямо в районный суд.

За несколько минут меня осудили на пятнадцать суток и под усиленной охраной отвезли в КПЗ на Глибочице. Политических тогда уважали, к ним было особое отношение. Сначала меня поместили в камеру на двоих. Там уже сидел сын покойного известного режиссера Василия Быкова. Его взяли с голодовки, которую он объявил, протестуя, что его не выпускают за границу.

Я выразил ему свое удивление: «Для чего уезжать на Запад, ведь здесь становится по-настоящему весело?» Но Запад для него был какой-то религиозной силы мечтой. Через несколько часов меня забрали от него и бросили в одиночку.

Через полтора суток меня перевели в камеру к уголовникам и мне стало немного веселее. Нам не разрешали ни книг, ни газет, вместо этого все время играло радио.

Из него мы узнали, что обвалился портал Киевского почтамта. Под обломками погибло девять человек. Я волновался, чтобы среди погибших не было кого-нибудь с наших, поскольку это было постоянное место сбора тех, кто интересовался политикой. Но все обошлось.

В камере я с интересом наблюдал все стадии наркотической ломки. Это был молодой парень с Кубани. Его взяли с маком на Киевском вокзале. Мучился он ужасно.

Мне довелось присутствовать при историческом событии. Как-то, после утреннего обыска и завтрака, железная дверь открылась и в камеру занесли несколько абсолютно новых матрасов. До этого мы валялись на голых нарах. Это было какое-то новое постановление. Все были настолько поражены этим актом гуманизма, что даже поверили в «перестройку».