Читаем Война в толпе полностью

В следующую ночь история продолжилась. Где-то, приблизительно в первом часу ночи, проверяя посты, я услышал какой-то вопль возле КПП. Быстренько подбежал. С одной стороны шлагбаума с автоматом наизготове стоял мой постовой роевой Рута. С другой — лейтенант Титилеби. Он кричал: «Падажди, нэ стреляй, сейчас вспомню. Ну как же он называется? А, вспомнил, лошад полосатый». Я все понял. В ту ночь пароль был «Зебра». К слову, ночные шатания наших союзников после этого прекратились.

Через несколько дней нас подняли по тревоге и перекинули в район сухумского маяка и радиолокационной станции. Тут ожидалась высадка российского морского десанта. Я приблизительно представлял себе, что это такое. Корабли всегда прикрывают десант орудиями главного калибра. Если такой залп накроет, то от нас останется только месиво из крови и прибрежной гальки, тем более, что кроме спаренной 23-мм ЗУшки, мы никакого серьезного оружия не имели. Выход один: закопаться как можно глубже в землю, десант подпустить к самому срезу воды, надеясь, что он прикроет нас от артобстрела. Все получили задания, инженерные работы закипели. Я пошел познакомиться с соседом справа. Это было небольшое грузинское подразделение, человек 10–12, но их прикрывала хорошо замаскированная «Шилка» Вернувшись назад, я увидел толпу грузин из соседних подразделений. В центре стоял роевой Обух и что-то живенько рассказывал, размахивая руками, приседал, падал, перекатывался — все это издалека напоминало брачные танцы гамадрилов.

Я обратился к нему: «Обух, вам было приказано выкопать окоп для стрельбы лежа. Что Вы тут делаете? Еще и кучу людей вокруг себя насобирали». «Пане сотнику, я союзникам рассказываю, как воюют белые наемники в Родезии» — вытянулся Обух. «Во идиот, — подумал я, — тут сердце останавливается в ожидании обстрела 12-ти дюймовых орудий, а он античный театр устроил на берегах Колхиды». «А окоп, — продолжал Обух, — я уже выкопал, можете посмотреть». Мы подошли к небольшому углублению, которое, казалось, для своих физиологических потребностей выгреб кот. Я даже растерялся: «Но Обух, учитывая наклон к воде, наступающим будет видно над бруствером Ваши зад и ноги». «Ничего подобного, — сказал Обух, для наглядности устраиваясь в ложбинке. — У Клаузевица — он назвал том и страницу — окопы для стрельбы лежа копают именно так». Я решил не углубляться в спор, поддерживаемый ссылками на такой высокий авторитет. Молча подошел к срезу воды, остановился и начал снимать с плеча автомат. Из-за небольшого бруствера выглянул Обух, настороженно буравя меня глазами, спросил: «А что это Вы там собираетесь делать?» «Так вот, не мудрствуя лукаво, проведем небольшое испытание. Разряжу по Вашему окопу автоматный рожок. Если Вас не зацепит, то Вы с Клаузевицем правы, ну а если зацепит… я сделал паузу и развел руками. Нервно подбросив вверх свой зад, Обух пулей вылетел из окопчика. «Вы что, Вы что, окоп еще не законченный, надо провести еще некоторые косметические работы». Схватив лопату, он начал углубляться в землю.

На остальных участках работа шла успешно, иногда даже слишком успешно. Подходя к месту, где должно было разместиться пулеметное звено, я увидел глубокую яму, из которой вылетала земля. Поглядев вниз, я увидел хлопотавшего там роевого Руту. Яму он выдолбил выше своего роста. «Как же ты будешь оттуда стрелять?» «Все предусмотрено», — бодро ответил он. Рута показал табуретку, которая явно была взята из одного из разрушенных домов, каких вокруг было великое множество. «Надо стрелять, становлюсь на табуретку, при обстреле — опускаюсь вниз». «Ну что ж логично», — подумал я и двинулся дальше. В этот день высадки десанта не было. На второй день на рейде появился российский катер. Явно прощупывая нашу оборону, начал обстрел побережья. Бил наобум, но, учитывая, что делалось это с носовой автоматической пушки, приятного было мало. Не получив отпора, обнаглел и подошел совсем близко к берегу. Огонь стал прицельным. Тут уж стало не до шуток. Петляя между столбами песка и гальки, поднятыми взрывами снарядов, я подбежал к «Шилке». Отдышавшись, постучал автоматом по броне. Из люка высунулся грузинский офицер. «Почему не стреляете, почему не потопите эту консервную банку? Вы что, хотите, чтобы он сотворил тут лунный ландшафт?». «Не можем, катер русский, а мы официально с Россией не воюем. Только по прямому указанию командующего корпусом».

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев спорта
10 гениев спорта

Люди, о жизни которых рассказывается в этой книге, не просто добились больших успехов в спорте, они меняли этот мир, оказывали влияние на мировоззрение целых поколений, сравнимое с влиянием самых известных писателей или политиков. Может быть, кто-то из читателей помоложе, прочитав эту книгу, всерьез займется спортом и со временем станет новым Пеле, новой Ириной Родниной, Сергеем Бубкой или Михаэлем Шумахером. А может быть, подумает и решит, что большой спорт – это не для него. И вряд ли за это можно осуждать. Потому что спорт высшего уровня – это тяжелейший труд, изнурительные, доводящие до изнеможения тренировки, травмы, опасность для здоровья, а иногда даже и для жизни. Честь и слава тем, кто сумел пройти этот путь до конца, выстоял в борьбе с соперниками и собственными неудачами, сумел подчинить себе непокорную и зачастую жестокую судьбу! Герои этой книги добились своей цели и поэтому могут с полным правом называться гениями спорта…

Андрей Юрьевич Хорошевский

Биографии и Мемуары / Документальное
100 знаменитых отечественных художников
100 знаменитых отечественных художников

«Люди, о которых идет речь в этой книге, видели мир не так, как другие. И говорили о нем без слов – цветом, образом, колоритом, выражая с помощью этих средств изобразительного искусства свои мысли, чувства, ощущения и переживания.Искусство знаменитых мастеров чрезвычайно напряженно, сложно, нередко противоречиво, а порой и драматично, как и само время, в которое они творили. Ведь различные события в истории человечества – глобальные общественные катаклизмы, революции, перевороты, мировые войны – изменяли представления о мире и человеке в нем, вызывали переоценку нравственных позиций и эстетических ценностей. Все это не могло не отразиться на путях развития изобразительного искусства ибо, как тонко подметил поэт М. Волошин, "художники – глаза человечества".В творчестве мастеров прошедших эпох – от Средневековья и Возрождения до наших дней – чередовалось, сменяя друг друга, немало художественных направлений. И авторы книги, отбирая перечень знаменитых художников, стремились показать представителей различных направлений и течений в искусстве. Каждое из них имеет право на жизнь, являясь выражением творческого поиска, экспериментов в области формы, сюжета, цветового, композиционного и пространственного решения произведений искусства…»

Илья Яковлевич Вагман , Мария Щербак

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное