Война в толпе

Весной 1993 г. нам в руки попал отчет командованию Черноморского флота командира группы кораблей, которые выполняли боевое задание на рейде Гудауты. Они закачивали на берег горючее для абхазской бронетехники через импровизированный терминал, обстреливали грузинские самолеты и тому подобное. Пикантность ситуации состояла в том, что Черноморский флот формально пребывал под совместным украинско-российским командованием. Я, конечно, не упустил возможности поставить в неудобное положение украинскую власть, опубликовав эти документы. Я считал, что Украина должна поддерживать Грузию. Для того, чтобы не иметь фронта в Крыму, мы должны постоянно поддерживать фронт на Кавказе. Однако, сначала мы сконтактировали с абхазами. Они сами вышли на нас. Я послал кого-то со своих посмотреть ситуацию в Гудауте. Выяснилось, что они больше заинтересованны в политической поддержке, чем в добровольцах. Хотя все наши знакомые по Приднестровью воевали за абхазов, я решил выйти на контакты с киевскими грузинами. Это было нетрудно, по-скольку наш политреферент Дядя Толя давно и беспорядочно мутил с кавказцами. Это был очень колоритный экземпляр. Первый раз его арестовали в конце пятдесятых годов во время поездки на Кавказ. Ему было девятнадцать. Сибирские зоны тогда были огромных размеров - десятки тысяч заключенных, среди которых хватало буйного элемента: бандеровцев, власовцев, прибалтов. Через полгода на зоне, куда он попал, началась забастовка. Председателем забастовочного комитета старшие товарищи выдвинули Толика (решили подставить как самого молодого). Забастовку подавили при помощи танков. Хлопца при этом сильно покалечили. Одно время он вообще не ходил, впоследствии передвигалось на костылях. Он пережил несколько лет крытой, принудительное кормление во время продолжительных голодовок. Через десять лет он освободился, но ненадолго. 22 мая 1972 г. на ступеньках возле памятника Шевченко в Киеве он прочитал собственный стих, после чего его снова арестовали. В этот раза большую часть времени он провел в психиатрических больницах. Всего отсидел двадцать три года. Дядя Толя носил пропеченное солнцем татарковатое лицо, седую бороду и длинные волосы и, если бы не излишек суетности в узеньких глазках, был бы похож на даоского монаха. Питался кофе и сигаретным дымом. За три дни он превращал новый костюм в тряпку. Способен был говорить часами и ненавидел слушать других, но тем не менее владел даром общения и необходимой для мошенника способностью вселять доверие. Его можно было выбросить из самолета в какой-нибудь незнакомой стране без денег и документов и через два дня увидеть его в кабинетах министров и президентов. Находилось все: машины, квартиры, окна на границах, эфирное время на телевидении. Через неделю его уже знали все и он знал всех. Он мгновенно разбирался в ситуации и уже сам объяснял ее аборигенам, поучал и разводил с невероятным апломбом. Но вторично его нельзя было пускать на то же пастбище. Он слишком быстро успевал все вытоптать, залгаться и испортить своей патологической безответственностью. Он был из тех, кто сжигает лес только для того, чтобы прикурить сигарету. Люди отягощенные значительным тюремным опытом, как правило, имеют склонность собирать вокруг себя редкостную сволочь и таскать ее за собою. Какие-то, очень уж потасканные курвы, вороватые мужички, мутнячки, червячки. В конце концов - мы. В конце весны я попросил дядю Толю собрать знакомых грузин в помещении одной быстробанкрутирующей фирмы, которая снимала комнаты в Киевском доме офицеров. После длительного разговора они согласились финансировать отправку людей на абхазскую войну. Постмодернизм - это смесь. Это уничтожение расстояний и времени. В Нюрнберге судят Валленштайна. Он сидит между Герингом и Линкольном. Эмпедокл является учеником Декарта. По идее, постмодернизм - это ситуация переполненности. А на деле - пустота. В конце столетия произошло не увеличение поинформированности, а увеличение числа хромосом. Дауны делают телевидение. Дауны им наслаждаются. Я всегда много внимания уделял пропаганде. Современные войны - это вооруженные политические демонстрации. И демонстративный момент в них не менее важен, чем собственно момент применения оружия. Вообще, пропаганда срабатывает тогда, когда люди ходят по колено в пропаганде. Но, когда на это недостает средств, оружием пролетариата есть скандал. Между прочим, качественный скандал не такое уже и легкое дело. На Западе стоит заявить, что министр крадет - и это уже скандал. У нас на такое никто не обратит внимания. Скорее удивит противоположное заявление. Как-то нам попала в руки копия медицинской карты министра юстиции, из которой вытекало, что он ВИЧ-ИНФИЦИРОВАН (по дате - один из первых в Украине). К тому же, инфицирование произошло, как следовало из бумаг, в результате гомосексуального контакта. С большим удовольствием мы поделились своим маленьким открытием с депутатами Верховного Совета, с чиновниками кабинета министров и администрации президента. Вы думаете это вызвало скандал? Ни в коем случае! Наверно, у них там много таких. Современного человека не пробьешь сексуальными извращениями, моральными недостатками, несправедливостью. Единственное, что способно волновать подсознание - это обыгрывание угрозы прямого насилия. Люди должны бояться Пифагора, чтобы интересоваться им. Существует только то, что убивает. Наша просветительская миссия состоит в том, чтобы объяснить: абстракции агрессивны. Когда говорят про духовность, воображают васильки, а это - пожары. Любая философия заканчивается химией. Хотя Бы из этого ею нужно интересоваться. В 1992 г. мне нужно было донести свою точку зрения до крымчан. Это можно было осуществить при помощи серьезной компании в средствах массовой информации. Но, во-первых, у нас их не было, а во-вторых, люди отторгают новую информацию. Ее не так уже и легко навязать. Я опубликовал заявление, которое состояла всего из одного предложения: "Крым будет украинским, или безлюдным". Прошло шесть лет, в Крыму эти слова помнят все. Командиром абхазского подразделения я назначил Валерия Бобровича ("Устима"). В минувшем флотский офицер, воевал во Вьетнаме. Однажды я заметил, что каждый человек имеет такой небольшой промежуток жизни, когда она отращивает глаза, которыми будет смотреть на себя в дальнейшем. У многих эти глаза отрастают под влиянием одной-двух книжек, прочитанных в юности. Устим смотрел на себя глазами авторов и героев литературы про УПА. Это специфическая пропагандистская эмигрантская литература, написанная преимущественно в пятидесятых годах участниками событий. Под влиянием гнетущей эмигрантской действительности они романтизировали войну. Правда, там было что романтизировать. Наше подразделение должно было действовать сначала в составе батальона морской пехоты, который был сформирован одной небольшой грузинской партией. Перед отправкой наших первых людей в Грузию, меня попросили зайти в центральный офис СБУ на Владимирской улице. Там я имел беседу с двумя зампредами, которые уговаривали меня не встревать в войну. Они сообщили мне, что Украина подписала какую-то международную конвенцию о борьбе с наемничеством. Мне было скучно. Вероятно, им был нужен факт проведения профилактической беседы, чтобы подтвердить, что они бдят в пределах действующего законодательства. Я вылетал из аэропорта "Борисполь". С собою я вез два десятка унсовцев, чтобы дополнить наше подразделение. Перед отлетом я узнал, что наши в Абхазии уже прошли тяжелые бои и потеряли двоих убитыми.