Война в толпе

Даже винтовка СВД уже является слишком сложной техникой для солдата срочной службы. Армия учит ненависти к технике, ненависти к оружию и к своим боевым товарищам. Если бы началась война, я первым делом отстрелял бы человек десять из моей роты, чтобы они не застрелили меня. Еще я попытался бы убить кое-кого из офицеров.

Пользоваться современным оружием и военной техникой способны только добровольцы, люди, которые занимаются войной как делом своей жизни. Тем не менее, в советском подходе к использованию военнослужащих была своя логика. Пехотинца делает строевая, а не стрельбы. Если средняя предполагаемая продолжительность жизни мотострелкового полка в полномасштабном военном конфликте ровняется сорока минутам, то стоит ли обращать внимание на индивидуальные качества бойца?

По окончании срока пребывания в учебном полку, я получил свой первый опыт организации локальной межэтнической войны. Нас должны были отправлять в войска. Роту выселили из казармы. Днем нас возили на строительные работы в Ригу, а ночью мы спали на полу в одном из учебных корпусов.

В подвале одного из недостроенных домов у меня случилась стычка с черкесом, который примыкал к азербайджанскому землячеству, потому что был единственным черкесом в полку. Он схватил меня за одежду и прижал к бетонной стене. Пяткой ладони я ударил его в нос и через заднюю подножку повалил на пол, после чего побил ногами.

Я вышел из подвала и начал размышлять. Не позднее, чем сегодня вечером, меня начнет бить половина полка. Вру, не половина, но человек тридцать соберется наверняка. В худшем случае, меня покалечат или забьют на смерть, в лучшем, я кого-то покалечу или, скорее всего, убью, и меня посадят. Я понял, что необходимо создавать организацию. Я собрал всех славян роты (их набралось человек двадцать) и обратился к ним с речью:

— Товарищи! — сказал я им, — полгода вас здесь бьют и ни одного раза никто из вас не помог друг другу. Нам здесь оставаться недели две. Это время беспредела. За это время вас опустят окончательно. Я предлагаю договориться действовать вместе, как кавказцы. Тому же, кто в случае чего не подпишется за товарища, все вместе поотбиваем почки. Нас достаточно много. Пару раз отобьемся, никто больше не сунется.

Все согласились, хотя я не заметил огня упорства в их глазах. Если бы мне тогда немного больше опыта, я мог бы полностью предусмотреть поведение каждого потом. Подобные союзы слабых людей (союзы, созданные страхом) целесообразно скреплять кровью. Я мог бы тогда выбрать самого слабого, спровоцировать его возразить мне и побить его, при всех сломать ему что-нибудь и вынудить каждого ударить хотя бы по разу. Такой ритуальный жест дал бы толчок, породил бы совместную психологию группы. На некоторое время превратил бы это стадо в стаю. Кроме того, нужно стараться уравновесить страх. Троцкий был прав: «Солдат должен быть поставлен перед выбором между возможной смертью на фронте, и неизбежной смертью в тылу».

Но тогда я не знал всего этого. Мордобой начался вечером. Славяне испугались, меня вяло поддержал только один, да и тот с внутренней готовностью быть побитым. Так и случилось: его отключили в самом начале. Я схватил ржавую косу с обломанным на половину черенком (ее я заранее спер из подсобки) и бросился на них, как будто франк на сарацинов. Одному я таки хорошо попал по рукам и по голове и все поняли серьезность моих намерений. Сложилась патовая ситуация, я стоял спиной к стене и махал косой. Они, человек пятнадцать, держались на безопасном расстоянии и делали угрожающие движения. Так стояли мы несколько минут и кричали друг на друга. Наконец, один из них предложил мне драку один на один.

— Давай выйдем, — сказал он, — если ты мужчина.

Я согласился. Мы вышли за учебный корпус и увидели там толпу азербайджанцев. «Ты же сказал, что один на один» — сказал я. «Что поделаешь, — ответил он, — Такой солдатский судьба!»

Я попытался прорваться и сбежать, но сзади меня ударили по голове бревном и, когда я упал, стали добивать, но я скоро потерял сознание. Потом кто-то отвел меня в госпиталь. Как ни удивительно, мне ничего не сломали и не отбили и, если не считать сотрясения мозга, все обошлось хорошо.

Следующие пару дней я провел в госпитале и классно бы отдохнул, но туда заявился майор особист, чтобы допросить меня. Как выяснилось, моя организационная деятельность имела некоторые последствия. Драки продолжались и на другой день и это перекинулось еще на одну роту. В результате одному из славян порвали селезенку и еще что-то в животе. Его не успели довезти в окружной госпиталь, он умер. Среди наших у кого-то хватило духа и он проломил молотком скулу какому-то азербайджанцу.

Особист искал зачинщиков и подозревал, что я один из них. Я понял, что нужно линять. Я пошел в штаб к одному знакомому негодяю (он был писарем) и попросил его, чтобы он вписал меня в команду, которую сегодня отправляли в войска. Через пару дней я уже был командиром отделения одного из взводов мотострелковой роты образцово-показательного полка «Железной дивизии» Прикарпатского военного округа.