Экономика новых войн так же асимметрична, как и их политическая составляющая. Государство изначально может оперировать большими ресурсами, чем негосударственный субъект. Во всяком случае, пока государственные институты сильны и устойчивы, они обладают большей возможностью использовать своих граждан в военной экономике, вовлекая их в производство военных товаров или облагая налогами.
Однако определённые экономические возможности получают и негосударственные субъекты, особенно в случае, если им удаётся подчинить своему контролю богатые ресурсами территории или городские местности. Население грабится или ставится под финансовый контроль иррегулярными группами, лишёнными на то легитимного права. В этом и проявляется «хищническая» экономика новых войн (как называет её Мэри Калдор вслед за Хавьером Бугарелем[176]
), когда ресурсы добываются при помощи насилия или принуждения. Так, если мы рассмотрим в качестве примера экономику ИГИЛ[177], то станет очевидно, что значительная её доля лежит в нелегальной сфере, даже если принять во внимание квазигосударственный статус этой структуры. Будучи на пике своего могущества, организация ИГИЛ занималась сбором налогов, таможенных пошлин и закята, получала спонсорские средства от политических структур и частные добровольные взносы. Однако не меньшую долю в её доходах составляли изъятия средств и собственности, похищение людей ради выкупа или продажи в рабство, торговля органами, наркотиками и предметами старины, перепродажа гуманитарной помощи, наконец, операции на чёрном рынке ресурсов (нефть и минералы)[178]. Иными словами, современная война предоставляет самые разнообразные возможности для заработка, что делает её сверхвыгодным делом[179].Клаузевиц полагал, что политическое решение прекратить войну знаменует её действительное окончание: «…при заключении мира каждый раз угасает множество искр, которые втихомолку продолжали бы тлеть, и напряжение ослабевает, ибо все склонные к миру умы… совершенно отходят от линии сопротивления. Во всяком случае с заключением мира следует считать цель достигнутой и дело войны – исчерпанным»[180]
. Мирный договор гасил все искры войны и не позволял им разгореться. В современных войнах необходимо удовлетворить экономические потребности всех участников конфликта или нанести им ощутимое военное поражение, возможно, даже полностью уничтожить, чтобы прекратить их волю к вооружённой борьбе.Если принять во внимание абсолютные цифры потерь среди военнослужащих, вызванных войной с участием государств (state-based conflict по классификации UCDP), то с 1945 г. наблюдается тренд на их снижение. Тем не менее и в этом временном отрезке есть пики, вызванные прежде всего войнами в Корее (1950–1953 гг., около 1 млн убитых), Вьетнаме (1965–1975 гг., около 1,5 млн убитых), Афганистане (1979–1989 гг., 435 тыс. убитых), а также Ирано-Иракской войной (1980–1988 гг., 645 тыс. убитых)[181]
. При этом доля убитых в войнах с участием государства, как правило, составляет более 75 % общего числа убитых во всех видах вооружённых конфликтов, включая негосударственные конфликты (не участвуют государственные организации) и акции одностороннего насилия (one-sided violence; один агрессор). Так, после окончания холодной войны исключения, когда доля убитых в результате одностороннего насилия превышала 30 и даже 50 % общего числа потерь, случались только трижды. Эти исключения были вызваны геноцидом в Руанде 1994 г. и акциями против гражданских лиц в ходе Первой и Второй конголезской войн (1996 и 2002 гг.)[182].При этом, как неоднократно отмечалось, устойчивой особенностью современных войн является их направленность против гражданских лиц. Так, в докладе 2001 г. о защите гражданских лиц в вооруженном конфликте Генеральный секретарь ООН Кофи Аннан заявил, что на фоне преобладания внутренних, иррегулярных войн над межгосударственными «затронутые гражданские лица, как правило, являются не случайными жертвами этих новых иррегулярных сил, они являются их главной целью»[183]
. Особенно верно это было для конфликтов, вызванных этическими или религиозными причинами. Этот тезис был многократно воспроизведён. В частности, в 2019 г. его повторил действующий Генеральный секретарь ООН Антониу Гутерреш[184].