Война в XXI веке

Особенный характер кибервойны заставляет большинство учёных поднять вопрос о проблеме атрибуции (attribution problem) в этом виде конфликта. Кристофер Дж. Эберле в статье «Справедливая война и кибервойна» следующим образом описывает проблему атрибуции: «Когда танки катятся через границу, обычно это в равной степени понятно, что они сделали это и чьи это танки… Кибератака может проходить через множество серверов во множестве стран, и власти этих стран, подвергшихся интервенции, могут не суметь или не пожелать помочь определить исходный источник атаки, и поэтому даже технологически продвинутая жертва может оказаться не в состоянии достоверно опознать виновника нападения»[402]. И хотя история традиционной войны знает примеры внезапных нападений, силы, участвующие в них, обычно становятся опознанными после того, как удар нанесён.

Проблема может быть сведена к исключительно технической задаче определения того, как по данным IP и логам интернет-провайдеров вычислить изначальную точку распространения вредоносного программного обеспечения. При этом с точки зрения этики характер затруднения не меняется. Действительно, совершенствование информационных технологий ведёт к тому, что атаки через компьютерные сети производятся скрыто и молниеносно, а возможный их итог в виде физического уничтожения инфраструктуры делает чрезвычайно затруднительным идентификацию атакующего лица.

Согласно интерпретации принципа различения Майклом Уолцером, в подобной ситуации, когда нельзя наверняка и однозначно идентифицировать врага, единственным возможным решением для жертвы атаки оказалось бы признание своего поражения[403]. С этим мнением соглашается и К.Дж. Эберле, который предполагает, что хотя государство, подвергшееся атаке, не имеет возможности отследить агрессора, что влияет некоторым образом на его действия, оно всё же вряд ли согласится с необходимостью отказа от борьбы. По его мнению, жертва кибератаки, вероятнее всего, будет стремиться нанести удар по её источнику. Невозможность точного определения источника агрессии делает затруднительной апелляцию к принципу правого дела. Как мы уже сказали, не удовлетворяется и принцип различения, коль скоро нет очевидного понимания той группы, которая совершила нападение. Однако, как замечает К. Дж. Эберле, требования теории справедливой войны жёстки, но однозначны: «…если мы подверглись несправедливой кибератаке и не можем наверняка связать её с конкретным правонарушителем, нам всё же нравственно запрещено отвечать, нападая на подозреваемый источник атаки»[404]. Мы можем отвечать только на действия тех агрессоров, чья вина очевидно доказана, в прочих случаях, когда технически идентифицировать врага не представляется возможным, наше стремление дать отпор блокируется. Государство, таким образом, оказывается в тяжёлой ситуации, когда, с одной стороны, оно не имеет легитимного права нанести ответный удар, с другой стороны, оно не может удержаться от какого бы то ни было ответа – во всяком случае, от публичного объявления обвинения какого-то государства или группы в агрессии.

Нередко в кибератаке оказываются задействованными ресурсы третьего государства, хотя само по себе это государство не участвует в атаке и не подвергается нападению. Более того, владельцы компьютеров в этой третьей стране могут и не знать о происходящем. Однако как полагает Рендел Р. Диперт из Университета штата Нью-Йорк в Буффало, в подобном случае киберресурсы третьего государства оказываются «этически легитимной целью, если это государство виновно в неаккуратности, повлекшей за собой возможность использования этих ресурсов для атаки одного государства на другое»[405]. Подобное действие легитимируется только при условии выполнения требования крайнего средства. То есть до того, как оказать воздействие или использовать ресурсы третьего государства, необходимо провести переговоры и выдвинуть ему требования по предотвращению угроз в будущем или компенсации ущерба. Третьему государству может быть предложена техническая помощь для предотвращения атак в будущем или в развёртывании системы киберзащиты.

Этим не исчерпываются затруднения, вызванные невозможностью точного определения источника кибератаки. Так, Р.Р. Диперт считает, что проблема атрибутивности, помимо того, что сопряжена с трудностью нанесения контрудара в случае кибератаки, служит «препятствием всякой политике сдерживания кибервойны»[406]. В случае размытости самого понятия врага оказываются недействующими не только основные категории теории справедливой войны, но и принцип талиона, к которому восходит часть из этих норм. Если невозможно реализовать политику сдерживания посредством применения простейшего принципа «зуб за зуб», то, вероятнее всего, обернутся провалом и более сложные меры.